Убийство в теологическом колледже

И тут тщательно выверенная небрежность Стэннарда, его плохо скрываемые язвительность и заносчивость уступили место откровенному страху. Вокруг влажного алого рта пролегла бледная полутень, а на скулах, на коже, которая приобрела нездоровый зелено-серый оттенок, выступили красные полосы.

Он всем телом развернулся к Дэлглишу, да так резко, что чуть не опрокинул стул.

– Боже мой, Дэлглиш, вы должны мне поверить! Я не ходил на кухню. Я не смог бы воткнуть нож ни в кого, даже в животное. Я не смог бы перерезать горло и котенку. Это смешно! Мне отвратна сама мысль. Клянусь, я был в церкви лишь однажды, и все, что у меня с собой было, – деревянный нож для бумаг. Я могу вам его показать. Да прямо сейчас принесу.

Он приподнялся со стула и отчаянно переводил взгляд с одного бесстрастного лица на другое. Полицейские молчали.

– Есть еще кое-что, – с проблеском надежды и торжества произнес он. – Думаю, я могу доказать, что не возвращался. В одиннадцать тридцать по нашему времени я звонил своей девушке в Нью-Йорк. У нас сейчас конфетно-букетный период: мы говорим по телефону почти каждый день. Я звонил по мобильному, могу дать номер. Я не стал бы болтать полчаса, если бы собирался убить архидьякона.

– Да, – согласился Пирс, – но не в случае, если убийство было спланированным.

Впрочем, заглянув в испуганные глаза Стэннарда, Дэлглиш понял, что одного подозреваемого с большой долей вероятности можно было исключить. Стэннард понятия не имел, как погиб архидьякон.

– Завтра утром я должен вернуться в университет, – заявил Стэннард. – Я хотел уехать сегодня вечером, а Пилбим собирался меня подбросить до Ипс-вича. Вы не можете меня здесь задерживать, я не сделал ничего плохого. – И, не получив ответа, добавил наполовину примирительно, наполовину раздраженно: – Послушайте, у меня есть паспорт. Я всегда ношу его с собой, так как машину не вожу, а личность подтверждать как-то нужно. Полагаю, что, если я его вам оставлю, вы меня отпустите.

– Инспектор Таррант выпишет вам расписку. Дело еще не закончено, но вы можете ехать.

– Вы же не расскажете ничего Себастьяну Мореллу?

– Нет, – сказал Дэлглиш, – это сделаете вы.

16

Дэлглиш, отец Себастьян и отец Мартин встретились в кабинете директора. Отец Себастьян припомнил разговор с архидьяконом, который состоялся в церкви, почти слово в слово. Он воспроизводил диалог, словно цитировал, не задумываясь, но по тону Дэлглиш отметил, что директор недоволен собой. В конце священник замолчал, не предоставив никаких объяснений и не делая никаких попыток оправдаться.

Все это время отец Мартин тихо сидел, склонив голову, в кресле рядом с камином, безмолвно, весь внимание, словно слушая исповедь.

– Спасибо, отец, – прервал повисшую паузу Дэлглиш. – Это совпадает с рассказом Стэннарда.

– Простите, если я вторгаюсь в зону вашей ответственности, – сказал отец Себастьян, – но тот факт, что Стэннард прятался в церкви вчера днем, не означает, что он не вернулся туда позже ночью. Я правильно понимаю, вы его больше не подозреваете?

Дэлглиш не планировал рассказывать, что Стэннарду не был известен способ убийства архидьякона. Едва он задался вопросом, не забыл ли отец Себастьян о важности пропавшего ключа, как директор произнес:

– Понятно, что, поскольку он снял с ключа слепок, ему не нужно было забирать его из кабинета. Но наверняка он мог провернуть это для отвода глаз.

– Да, такое возможно, – сказал Дэлглиш, – если допустить, что убийство было спланировано заранее, а не произошло под влиянием порыва. Нельзя сказать, что со Стэннарда снято подозрение – в настоящий момент под подозрением находятся все до одного, но я разрешил ему уехать и думаю, что вы будете рады больше с ним не встречаться.

– Несказанно рады. Мы уже начали подозревать, что повод для его визитов, как он нам его изложил – исследование быта и нравов ранних трактарианцев, – на деле прикрывал какие-то иные цели. Особенно ему не доверял отец Перегрин. Но дед Стэннарда был старшим партнером в адвокатской фирме, которая работала с колледжем с девятнадцатого века. Он многое для нас сделал, и мы не хотели обижать его внука. Наверное, архидьякон оказался прав: мы – заложники нашего прошлого. Моя встреча со Стэннардом прошла напряженно. В его тоне слышалась смесь хвастовства и софистики. И оправдания для своей алчности и лживости он выбрал не самые оригинальные: апеллировал к святости исторической науки.

За время беседы отец Мартин не произнес ни слова. Они с Дэлглишем молча вышли из приемной. Но оказавшись снаружи, священник вдруг остановился и спросил:

– Ты бы хотел взглянуть на папирус?

– Да, очень.

– Я храню его у себя в гостиной.

Они взобрались по винтовой лестнице на башню. Комната оказалась не очень удобной, зато вид из нее открывался захватывающий. Создавалось впечатление, что ее меблировали разрозненными предметами, которые и выставить на всеобщее обозрение нельзя – слишком старые, и выбросить жалко – еще хорошие. Подобное смешение порой создавало атмосферу радостной интимности, но здесь лишь навевало тоску. Впрочем, Дэлглиш сомневался, что отец Мартин это замечал.