Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция – о чем молчат путеводители

Владельцы пятизвездочных отелей были в отчаянии: почти месяц они терпели значительные убытки. После первых акций протеста у состоятельных гостей отелей появилась возможность заказать защитные маски от газа — газ, распыляемый полицией, проникал в роскошные номера.

Состоятельные гости приехали сюда по делам или на стамбульский shopping month — месяц покупок. Ожидались огромные скидки и круглосуточно открытые магазины. Вместо этого — уличные беспорядки и газ, раздражающий нос, горло, бронхи и глаза. Почувствовав запах газа, гости поднимались на террасы своих отелей. Оттуда было прекрасно видно:

1) собравшихся в парке молодых взбунтовавшихся турок с длинными волосами, вернувшимися в моду усами, гитарами и плакатами с перечеркнутой физиономией премьера Реджепа Тайипа Эрдогана;

2) турок постарше, с большими животами, в дешевых и дорогих костюмах, с сигаретой в одной руке и мусульманскими четками в другой, сосредоточенных и нервно расхаживающих вокруг парка.

— Турция поделена ровно пополам, на два племени, — говорит, глядя на пузатых, Зубейде Топбас, студентка социологического факультета, оккупирующая парк Гези в красной палатке. Мы сидим в ее палатке на туристических ковриках, а неподалеку кто-то наигрывает на багламе песни времен революции Ататюрка.

Зубейде двадцать четыре года, у нее черные волосы и смуглая кожа, в парк она пришла лишь на третий день протестов:

— Поначалу я не верила, что из этого что-то выйдет. Мои знакомые годами повторяют, что сыты правящей партией по горло. Это я слышала, когда депутаты АКР

— Партии справедливости и развития — хотели ввести уголовное наказание за супружескую измену. Потом — когда они запрещали теорию эволюции. Когда обязывали девочек носить платки в школах. Я думала, на этот раз тоже все ограничится болтовней. Потому что раньше любая дискуссия заканчивалась тем, что это, мол, они добились экономического роста, они добиваются для Турции членства в Евросоюзе. А то, что заодно много говорят об исламе? Что ж, видимо, в этой стране иначе быть не может.

И лишь увидев на Би-Би-Си (турецкие СМИ поначалу даже не упоминали о протестах), что на самом деле происходит в парке, прилегающем к главной стамбульской площади Таксим, Зубейде собрала рюкзак, отыскала колышки от старой палатки и отправилась с подружкой оккупировать Гези. В первый же день она выложила в “Фейсбук” фотографию себя и подруги в палатке и добавила тэг: #occupygezi. Еще ни разу ее фотографии не собирали столько лайков — пятьсот за несколько минут.

— Лайкали люди, которых я вообще не знала, я даже не представляла, что такое возможно. Есть над чем задуматься, — говорит Зубейде. — Эмоции зашкаливают. Самое ужасное сейчас то, что наши политики не сглаживают различия между турками, а, наоборот, сознательно их подчеркивают. Я уверена, что Эрдоган цинично использовал нашу акцию протеста, чтобы выиграть выборы в органы местного самоуправления в будущем году. Чтобы консолидировать своих избирателей, которых все же гораздо больше, чем людей думающих, таких, как мы. Точь-в-точь как Путин, который в девяностые годы выиграл выборы в России, ударив по чеченцам. У нас нет чеченцев, у нас есть курды, там в последнее время все спокойно, но повод натравить одних турок на других всегда найдется. Неверующих на верующих. Либералов на социалистов. Богатых на бедных.

— Тогда в чем смысл этой акции протеста, если, по-твоему, она и так на руку власти?

— А какой у нас выход? — Зубейде крутит прядь волос. — Снова покорно кивать? Делать вид, что ничего не произошло? Что он может безнаказанно построить мечеть в самом сердце светского государства?

— Он говорил об этой мечети в преддверии последних выборов. И выиграл.

— У нас и так в сто раз больше мечетей, чем школ или больниц. Культура в упадке, на театр нет денег. Но на строительство мечети всегда найдется. Хочешь сделать карьеру на госслужбе — отправляйся на пятничный намаз. Лучше в рабочее время, чтобы начальство видело. Так что извини, но об очередной мечети и речи быть не может.

Красивые парни

— А мне мечеть вообще не мешает. Стояла бы себе возле парка Гези. Вот только не понимаю, чего Тайип прицепился к нашему парку, — у Тайфуна тоненький голосок, почти фальцет, и он так карикатурно сгибает руку в запястье, что я никак не пойму, подчеркивает ли он этим свою сексуальную ориентацию или же, наоборот, насмехается над геями. Мы сидим у стойки одной из организаций, защищающей права сексуальных меньшинств. В парке у нее два столика, за которыми, например, можно побеседовать с транссексуалом. Они раздают презервативы и… бутерброды с сыром.

— У Тайипа такая попка! А когда он злится, он такой сексуальный… — мечтательно улыбается Тайфун, словно забыв, что говорит о консервативном премьер-министре своей страны, которому в последнюю очередь хотелось бы услышать комплимент из уст гея. — Я тебе кое-что расскажу по секрету, — он наклоняется к моему уху. — Тайип ликвидирует парк Гези из-за меня.

— Как это?