Убийца не придет на похороны

Дорогин помнил, что Винт вводил себе содержимое одной ампулы. Это и так была довольно большая доза.

«Ничего, я с ним посчитаюсь!»

Дорогин аккуратно срезал горлышки трех ампул и вобрал их содержимое в большой шприц. Большим он был только по диаметру, если сравнивать с теми, которыми пользовался Винт, по длине — таким же.

«Вот где твоя смерть, — подумал Дорогин и добавил, — ублюдок!»

Теперь Винта иначе, чем ублюдок, он не называл.

Чтобы бандит, проснувшись, не обнаружил пропажу наркотиков, он отыскал в аптечном шкафу Рычагова три похожих ампулы и жесткой салфеткой стер с них надписи, затем положил в упаковку. Шприц спрятал в карман, надев на иголку колпачок.

«Ну вот, недолго осталось тебе, ублюдок!» — на душе стало легче.

Правда, в душе закипала ярая злость, требовавшая действовать немедленно, стоило Дорогину вспомнить, что этот мерзавец вместе с Митяем убил его жену и его детей.

* * *

Во время ужина Тамара вела себя немного странно, не так как раньше. Стоило Рычагову выйти, как она тут же отводила взгляд, боясь встретиться глазами с Дорогиным. К десяти часам Тамара уехала, хотя Рычагов и просил ее остаться. Она придумала себе несуществующие дела и пообещала, что завтра останется — точно.

Не прошло и четверти часа с того момента, как Тамара покинула дом Рычагова, трубка радиотелефона на столе ожила.

— Это еще что! — недовольно поморщился Геннадий Федорович и посмотрел на Сергея Дорогина, словно бы спрашивая, отвечать или нет.

Дорогин пожал плечами. Рычагов взял трубку, нажал кнопку.

— Слушаю!

— …

— Кто? Громче! Громче! Вот так лучше.

— …

— Как себя чувствует больной? Нормально чувствует, только он мне уже, честно говоря, надоел. В печенках сидит! Приставал к моей ассистентке… Я понимаю, это говорит о том, что он пошел на поправку, но мне от этого не легче.

— …

— Завтра заберете?

— …

— Ну что ж, я этому буду только рад.

— …

— Не знаю, может быть буду дома. Если приедете вечером, наверняка застанете.

— …

— Вот и договорились. Смурной он, правда, — сказал Рычагов, — то лежит с блаженной улыбкой, то начинает вопить, требует от нас неизвестно чего, как баба беременная.

— …

— Да, да, понял, нервный очень. Как мы все в последнее время нервные.

— …

— Хорошо, буду ждать.

Закончив разговор, Рычагов тяжело вздохнул:

— Ну вот, завтра этого урода заберут, все тебе работы меньше. Что ты передо мной-то притворяешься, в роль вошел? — рассмеялся Рычагов.

— Нет, говорить не хочется. Я сейчас о чем думаю? Что у немых перед нами есть преимущества.

— Ну, и какие же?

— Наверное, правильно в народе говорят «молчание — золото».

— Может и правильно. Надоели они мне все с их болячками, дырками и травмами. Но без них никак, с голода подохну.

Дорогин ухмыльнулся:

— Послушай, Геннадий Федорович, вечно это продолжаться не может. Ты что, думаешь, вот так и доживешь до старости, бандитам дырки штопая?

— Может и доживу. Работа как работа. Кто-то должен делать и это. Тем более, они действительно больные и не притворяются.

— Это понятно, — сказал Дорогин.

— Послушай, а что бы ты сделал, будь у тебя большие деньги?

— Большие деньги? Это какие? — Дорогин пожал плечами.

— Большие деньги и есть большие, когда их истратить невозможно на жратву, на баб и на гулянки. — Ты знаешь, — лицо Рычагова стало серьезным, — у каждого есть голубая мечта, заветная цель.

— Ну, и? — произнес Сергей.

— Я бы хотел заняться стоящим делом, открыть свою клинику и работать, работать по-настоящему, с утра и до вечера.

— Так ты же этим и занимаешься.

— Нет, не здесь. Понимаешь, здесь даже с деньгами спокойно жить не дадут, чувствуешь себя человеком второго сорта.

— А кто себя чувствует человеком первого сорта? — спросил Дорогин.

— По-моему, в этой стране никто. Каждый кому-то что-то должен: бандиты политикам, политики бандитам. Круговая порука, и вырваться из этого круга невозможно. Вот и меня затянуло.

— Послушай, Геннадий Федорович, а если бы тебе кто-то дал деньги?

— За что? Деньги просто так не дают.

— А ни за что.

Рычагов рассмеялся, беззлобно, как ребенок:

— Так не бывает. К сожалению, так не бывает. Вот ты вспомни всю свою жизнь, хоть раз тебе досталось что-нибудь, и тебе потом не пришлось бы за это расплачиваться? Дали тебе хоть раз рубль, чтобы потом не потребовать назад два?

Дорогин покачал головой:

— Нет, не было такого, не могу вспомнить. Сам давал, другие — нет.

— Вот и я не могу вспомнить, сколько ни думал. Всегда приходилось платить либо здоровьем, либо временем, либо честолюбием. Кончай эти разговоры. Давай-ка лучше выпьем, разбередил ты мне душу.

— Не я их начал.

Рычагов поднялся, достал бутылку коньяка и поставил на стол. Затем принес два бокала.

— А ты что сделал бы, если бы тебе кто-нибудь дал много-много, как ты же и говоришь, денег?

— Я? Я знаю, что бы я делал.

— Ну, и? Взялся бы опять снимать кино?

— Нет, с кино покончено раз и навсегда. Потому что из-за кино все и случилось. Из-за кино я потерял семью, потерял тех немногих, с кем у меня были хорошие отношения.

— Ладно, давай выпьем и пойдем спать. Кстати, может, нашему больному врубить укол морфия, чтобы ночью не стонал?

— По-моему, он себя чувствует неплохо.