Убийца танков

Незадолго до Рождества меня направили в Вену. Железнодорожная линия на Фермопилы была повреждена в результате взрывов. И мне предстояло снова подняться на борт плавучего госпиталя. Я был рад, что это снова был «Констанц». Я снова оказался в каюте того самого рулевого. Вечером спрыснули встречу красным вином. Вот только не помню, после скольких стаканов я отключился. Мне в том моем состоянии много было не надо. Не помню даже, как до койки добрался. И, чудо! На следующий день пробудился аппетит, и меня больше не рвало. С того дня вообще больше не рвало.

По пути я лицезрел и море, и заснеженную вершину Олимпа. Все ходячие раненые высыпали на палубу. В Салониках нас перегрузили в санитарный поезд и наутро мы были уже в Белграде.

Среди всей груды писем, полученных мной после вручения мне Рыцарского креста, я обнаружил письмо от некоего Ивана Хальма из города Токай в Венгрии, в котором он писал, что, дескать, его предки в свое время выехали в Германию, и что, кто знает, может, мы с ним и родня. Я написал ему из Афин, что из Белграда в Вену нас повезут на речном транспорте и, вполне вероятно, в Венгрии можно будет как-то встретиться. Но — увы — ничего из этой затеи не вышло.

Поездка в Вену стала событием из-за весьма живописной и своеобразной местности. На первой же остановке к причалу пришло много местных жителей — проживавших в Венгрии немцев. Явились они не с пустыми руками, а с полными корзинами жареной птицы, вина, фруктов. Так что для нас Рождество, считай, наступило. Надо сказать, что я быстро шел на поправку и почти все время проводил на палубе.

Конечной станцией был Таблиц неподалеку от Санкт-Пёльтена. Собственно, это были уже пригороды Вены. Нас разместили в здании женского монастыря, служившем госпиталем. Монахини очень хорошо ухаживали за нами, мы за месяцы страшной войны успели отвыкнуть от человеческого обращения, иногда даже пели себя не всегда вежливо, но монахини проявляли в отношении нас исключительные доброжелательность и воистину ангельское терпение.

Едва я успел разместиться, как меня вызвали в секретариат. Там меня приняла молодая особа, блондинка. Едва я вошел, она бросилась обнимать меня. Я был слегка озадачен подобным обхождением, но, в конце концов, хоть и не сразу, узнал ее. Это была Ханнелоре Хукауф, бывшая глава «Союза немецких девушек» в Хильдесхейме. Мы знали друг друга в школьные годы. Мне и здесь повезло — Рождество мы встречали с Ханнелоре в имении графа Цеппелина, где ее отец служил управляющим.

Затем мне было официально предложено посетить Венскую оперу, и я радостью согласился. Давали «Хензель, Гретель и кукольную фею» — мне всегда нравилась эта опера. Я сидел в партере в первом ряду и видел сцену чуть ли не вплотную. В антракте я вышел в фойе, и люди, едва завидев мою награду, умолкали и все лица поворачивались в мою сторону. Какой-то ефрейтор и с Рыцарским крестом! А кругом разодетые в пух и прах ненцы! Приличная публика! И вдруг мне стало страшно неловко. Я покраснел, как рак, и поскорее вернулся в зал. Оказывается, не так просто перестроиться с войны и всех связанных с ней ужасов к нормальной гражданской жизни! Мне предстояло вновь вживаться в нее.

Я был удивлен, когда со мной заговорил герр Зиберт. Он находился в Вене по службе. У нас состоялся долгий разговор на предмет моих дальнейших намерений после окончания войны, обсуждались и вопросы будущего образования.

Появление удостоенного Рыцарского креста ефрейтора в госпитале Таблица, встреча с Ханнелоре Хукауф, посещение Венской оперы — все это не прошло без внимания местной прессы. И газета «Санкт-Пёльтенер анцайгер» посвятила этому подробную статью. Новость добралась и до Хильдесхейма, где, в свою очередь, наша местная газета также опубликовала этот материал.

Мое состояние улучшалось, и я не по дням, а по часам прибавлял в весе.

14 февраля 1943 года пришло время прощаться. Меня выписали из госпиталя, и я впервые отправился в отпуск. Я попрощался с сестрой Розель, жительницей Вены. От самых Афин и до Вены она заботилась обо мне. Для всех медсестер я был ребенком, и обращались они со мной по-матерински. Я собрался к себе домой в Хильдесхейм. Сколько было радости, когда родители наконец обняли меня. Сколько раз я вспоминал их там, в Африке.