Убийца танков

Повсюду крики о помощи. Но чем ты ему поможешь? Ничем — приходится лежать, вдавившись в песок, жарясь на палящем солнце. Потом приказ: «Атаку прекратить!» И рота отползает назад. Англичан мы и в глаза не видели — те устроились на хороших, тщательно замаскированных позициях, а мы для них как на ладони. Солнце уже поднялось, и жара стала нестерпимой. Вскакиваешь — и тут же снова, проскочишь от силы пару метров и шлепаешься на песок. Остервенелый пулеметный огонь. Пули свистят у самой головы. Я закашлялся, у меня вдруг потемнело в глазах.

Какое-то время спустя я пришел в себя, снова те же мысли, те же надежды — дай Бог, чтобы пулеметчик целился сейчас куда-нибудь еще. Подтягиваешь под себя правую ногу, резко вскакиваешь и метра три бежишь. Чтобы снова тут же упасть на песок. И снова проклятые фонтанчики повсюду. И снова темно в глазах, такое ощущение, что проваливаешься в пустоту, где ни звука, ни шороха. Уж и не помню, сколько у меня таких приступов потери зрения случилось, не помню, когда удалось миновать этот треклятый склон. Наконец и я добрался туда, где все собрались. Все-таки добрался, хоть эта хворь высосала из меня последние силы. Меня заметил врач, занимавшийся перевязкой раненых. Он едва взглянул на меня, и пять минут спустя последовал приказ: немедленно в госпиталь».

Не только Гюнтер Хальм, но и вся африканская танковая армия была на излете сил. Итальянцы вообще утратили боевой дух, похоже, думали — скорей бы в плен. К утру 4 ноября 1942 года обстановка на фронте стала просто безнадежной. И все же фронт не рухнул. Выдержал. Вечером того же дня пришло избавление — Гитлер отозвал приказ Роммелю о возобновлении наступления. Теперь нас уже ничего не удерживало. Организованный отвод сил вылился в хаотическое бегство. Не останавливало ничто — ни жара, ни раскаленный песок. Но к этому времени сам Гюнтер Хальм находился уже в TbDiy.

«На санитарной машине меня доставили на центральный перевязочный пункт. Госпиталь был переполнен. Тяжело и легкораненые вповалку лежали в палатках или же просто на сколоченных из досок лежаках, а то и на песке. Санитары едва протискивались сквозь тела для оказания помощи. В полутьме медсестры делали свое благородное дело. Казалось, им незнакомо чувство усталости. Время от времени кого-то накрывали с головой и уносили неизвестно куда.

Мне велели самому добираться до Дерны. Санитарных машин уже не хватало. И я стоял у дороги, мимо одна за другой проносились санитарные машины, но никто и не думал подобрать меня. Думаю, что свою роль сыграла и паника. Казалось, все были охвачены ею, весь тыл постепенно превращался в хаос.

Я уселся где-то на краю центрального перевязочного пункта, не теряя надежды уехать на машине. Ждать пришлось долго, но, в конце концов, меня подобрал переполненный грузовик. Я лежал на каком-то подобии носилок, так началось полное опасностей странствие по пустыне.

К утру мы добрались до предгорьев Соллума, а потом по серпантину горной дороги стали взбираться наверх. Взору открылось величественное зрелище: дорога вдоль побережья, горы и перевал Хальфайя и машины, бесконечные колонны отступавших на запад наших войск. Но мне было уже на все наплевать, лишь бы поскорее убраться подальше отсюда. Я сидел в полузабытьи, уставившись в одну точку и ни о чем не думая. В конце концов, мы прибыли в Дерну, где я направился прямиком в госпиталь».

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ПУСТЫНИ

«И в Дерне госпиталь был битком от раненых. Даже тяжелораненых приходилось класть на пол. Жара и страшная вонь от ран и медикаментов, дышать было нечем. Я в госпитале долго не выдержал. Решил выйти ненадолго пройтись по городу. Но и прогулка облегчения не принесла, хотя уже просто взглянуть на мирную жизнь было своего рода отвлечением от безумия минувших месяцев. Меня поразило совершенно почерневшее мясо в одной из лавчонок. Но стоило продавцу пару раз махнуть какой-то тряпицей, как мясо, как по волшебству, обрело нормальный цвет. Оказывается, черным оно казалось из-за мух, сплошным ковром покрывших его. В общем, приятного аппетита. Мне даже не хотелось фруктов, предлагаемых продавцами, ноги налились свинцом, и я, стараясь держаться в тени пальм, еле-еле дотащился до госпиталя. Дороги представляли собой полосы битого камня, а тротуаров и вовсе не было, вместо них тянулись глубокие канавы, весной заполнявшиеся водой. В январе — феврале здесь, оказывается, лило как из ведра. Весной на короткое время пустыня уподоблялась цветущему лугу, но уже к апрелю и даже к марту все усыхало — оставались торчать лишь уродливые кусты верблюжьей колючки.

Выяснилось, что спать мне в госпитале негде. Коек нет и не предвидится. И я устроился на соломенном тюфяке прямо на полу. Последний транспорт с ранеными отплывал в 7 утра. Я встал задолго до этого времени, спустился в порт, но там мне было сказано, что корабль уже отплыл из-за большого количества раненых.

^{Дорога Виа Бальбия в районе Соллума.}