Я уселся на краю набережной и, болтая ногами, раздумывал, как быть дальше. Но тут вдруг поблизости остановился катер с нашими моряками. Они полюбопытствовали, что я тут делаю.«Вот, должен был сесть на транспорт с ранеными, а он, оказывается, отплыл», — упавшим голосом пояснил я. «Давай, спускайся к нам, мы тебя возьмем», — предложил один из матросов. Я был на седьмом небе от счастья. Как впоследствии я узнал, этот матрос оказался старшим рулевым того самого транспорта. Таким образом, меня доставили на борт судна. Этот рулевой поместил меня в своей каюте, мол, я все равно сутками на вахте торчу, так что ты мне не помешаешь.
Не могу сказать, сколько продолжался этот круиз — я не выходил из каюты и отказывался от еды. Как меня ни упрашивали хоть кусочек проглотить, желудок мой не принимал ничего.
В порт острова Крит транспорт зашел для дозаправки, затем взял курс на Афины. В пути нас самолеты-противники не трогали, и все были страшно рады тому, когда на горизонте показались белые строения порта Пирей.
Когда я, пошатываясь от слабости и дурноты, стоял на пирсе, меня заметили проходящие врач и медсестра. «Парень, что с тобой?» Я объяснил, что со мной, и врач гут же распорядился: «Поедешь ко мне в Сисмаклеон, у нас хоть там и хирургия, но и для тебя местечко найдется».
И на этот раз мне повезло. Штабсартцт оказался главным врачом того госпиталя, куда доставляли большую часть раненых. Неужели это могло быть простым везением? Видок, надо сказать, у меня был еще тот — отощавший, кожа да кости, форма болтается, как на скелете. Что же побудило их помочь мне? Мой жуткий вид или все же Рыцарский крест на груди? Но, в конце концов, это не суть важно — главное, меня не бросили подыхать.
Сисмаклеон представлял собой огромный, шикарный санаторий. Меня поместили в палату вместе с одним фельдфебелем, у которого пуля засела в считаных миллиметрах от шейных позвонков. Ему предстояла сложнейшая и опаснейшая операция. Но уже пару дней спустя он похохатывал у себя на койке — операция прошла успешно. Что же касалось меня, со мной дела обстояли похуже — я провалялся все эти дни с температурой под сорок. Все, что я пытался съесть, тут же выблевывал. Я потерял с десяток или больше килограммов веса, и силы были на исходе.
Несколько дней спустя довольный фельдфебель рассказал мне, что здесь в госпитале посмотрел тот самый фильм о горе-летчике по имени Квакс. Но даже это не произвело на меня впечатление. Я пребывал в полнейшей апатии. Главный врач, поняв, что в хирургической клинике мне ничем не помочь, в середине декабря 1942 года распорядился о переводе меня в один из госпиталей Вены.
Перед отбытием он решил развеселить меня. Потащил меня осматривать достопримечательности. кое-как они вместе с медсестрой взволокли меня на какую-то гору, откуда открывался великолепный вид на Акрополь. Весь город, включая Пирей, был словно на ладони. Впечатлений была масса, но на эту экскурсию ушли все остававшиеся еще у меня силы. Но врач все же хотел, чтобы о Греции у меня остались не только госпитальные воспоминания.