Убийца танков

В момент прибытия в Нью-Йорк мы сидели внизу и не видели ни острова Эллис, ни статую Свободы, ни небоскребов. После того, как все пассажиры сошли на берег, разрешили и нам, разумеется, под конвоем, после чего повели в другую сторону. Нас встретили несколько человек американцев с какими-то непонятными предметами, напоминавшими насосы. Пока мы проходили, они окурили нас белым дымом. Оказывается, это была дезинсекция. С пирса нас подвели к железнодорожным путям, на которых стояли пассажирские вагоны. Надо сказать, охрана вела себя с нами хоть и равнодушно, но вполне корректно.

И вот началась поездка, запомнившаяся мне на всю жизнь. Трое суток нас везли через все Соединенные Штаты до самого Литтл-Рока в Техасе. Нас поразили огромные расстояния между городами, необозримые поля — до самого горизонта. Мы видели огромные заводы со столь же огромными прилегавшими к ним стоянками для машин. Это и была та самая кузница американского оружия. Здесь в три смены без бомбежек и за неплохие деньги спокойно производили оружие и боеприпасы к нему, самолеты, танки и все, что требовалось для войны в Европе. И при таких количествах выпускаемых вооружений уже не играло роли, что один-два транспорта пойдут ко дну и не довезут груз до берегов Европы — вооружений хватало с избытком.

Вагон был мягкий. В туалет нас сопровождал часовой. Горячей пищи не было, но и сухой паек был дай бог. На остановках вы глазели на людей на платформах, бросалось в глаза, как хорошо они одеты и еще многообразие расовых типов. Окна открывать не разрешалось. А на нас, похоже, вообще никто не обращал внимания. Разве что иногда улыбнутся или кивнут.

^{Зарисовки лагеря для военнопленных в Дермотте (Арканзас), выполненные лейтенантом Гейнцем Айхорном.}

Пунктом назначения был лагерь Альва в Оклахоме. С онемевшими от долгого сиденья ногами мы выгрузились из вагона почти у самого лагеря. Лагерь располагался на огромном поле, участок был огражден колючей проволокой с вышками, где дежурили пулеметчики. Весь лагерь был поделен на так называемые «cages» — участки. Рядовой состав, унтер-офицерский и офицерский содержались раздельно. На каждом таком участке или секторе имелся административный барак, хозяйственно-бытовой и 10 жилых бараков на 4 кубрика, в каждом из кубриков размещалось до 8 человек. Нас разделили по званиям и развели по соответствующим «cages». Отныне они становились для нас домом родным.

Заключенные лагеря были все до единого те, кто в 1942 году принимал участие в Африканском походе. Стоя вдоль забора, они хором приветствовали нас. Мы, еще не успевшие позабыть кошмар Нормандии, восприняли это без навязываемого ими юмора. И все же было приятно оказаться среди своих. К тому же они и знать не могли о пережитом нами, поскольку торчали в плену аж с 1943 года.

Лагерь Альва считался особым, поэтому охранялся весьма строго. Согласно Женевской конвенции рядовой состав мог отправляться на работы под надзором своих же офицеров. Офицеры физическим трудом не занимались. Американцы неукоснительно придерживались пунктов соглашения. Но все солдаты и унтер-офицеры в этом лагере работать отказались. Офицеров разделили на группы по национальности и отношению к национал-социализму и разбросали по другим лагерям.

Среди нас, офицеров, царил дух товарищества и сплоченность. Однажды еще до нашего прибытия часовой на одной из вышек задремал, наши офицеры забрались на вышку и стащили у него автомат. Потребовались долгие переговоры и несколько блоков сигарет, чтобы наши вернули оружие. В бараке имелось все, что облегчило бы побег из этого лагеря. Но, с другой стороны, куда бежать? Далеко бы нам уйти все равно не дали бы.

Раз в неделю нам давали возможность покинуть территорию лагеря и посидеть пару часов на неогражденной территории. За это время лагерь осматривали, а по прибытии нас тщательно пересчитывали и обыскивали каждого. На каждого в лагере имелась карточка с указанием фамилии и имени, фотографией, а также с отпечатками пальцев. Американские солдаты сидели в весьма непринужденных позах — ноги на стол. Если входил старший по званию, ему отдавали честь, прикладывая руку к голой голове, но поза не менялась, и ноги со стола не убирались. У нас в голове не укладывалось, как так можно приветствовать офицера или сержанта.

В нашем кубрике размещались и офицеры СС, с которыми у меня были вполне товарищеские отношения. Мы говорили о войне, о своих оставшихся на родине близких. Я уже не помню, как звали этих ребят, но чаще мы общались с Гансом Штуммом. Где-то в глубине души и я, и он надеялись на победоносное завершение войны, на «чудо-оружие», которое окончательно переломит весь ход этой войны.