Убить Гиппократа

С течением времени, с течением выпитого каждый уже искренне думал, что знал меня. Наверное, я тоже так думал. Все мы – коллеги, и у всех у нас – одна больница. И одна боль на всех. Надеюсь, за пациентов в том числе.

– Да, да, я слышал о вас, – сказал мне пожилой врач-анестезиолог. Профессор Долин, кажется.

– И я тоже, – смущенно ответил я.

Естественно, ничего мы друг о друге не слышали. Но после выпитого решили искренне послушать друг друга. Я честно рассказал ему о себе. Скрывать мне было нечего. А услышав, что я друг Вальки Лисецкого, он стал нервно пощипывать свои седые усы. Я тут же смущенно заверил его, что работаю в клинике недавно, а Агафьев умер задолго до моего прихода. И мне самому стало противно.

Я напоминал школьника, трусливо уверявшего, что болел, когда училке подложили кнопку на стул. Поэтому тут же исправил положение. Валька оставался моим другом. Так я считал. Правда, не знал, оставался ли я его другом.

– Лисецкий – ответственный и талантливый врач! (Пожалуй, слишком дежурно.)

– Лисецкий – честнейший человек, я знаю его еще с юности! (Пожалуй, слишком пафосно.)

– Валька Лисецкий до сих пор переживает эту историю! (Вот это уже лучше.) Именно переживает! Потому что он талантливый и честный врач. Потому что он не допустил ошибки в этом случае. Но Пал Палыч умер… Когда не было ошибки. Когда нет фактического объяснения. Такое будет переживать любой уважающий себя врач.

Пожалуй, я вновь ошибся, выпалив все это на одном дыхании. Получилось слишком горячо. И я расстегнул пиджак.

– Никто этого не отрицает. – Седые брови Долина вновь сомкнулись в одну седую линию. А седые усы грустно опустились. – Разве об этом речь?

Профессор невозмутимо пожал плечами. Мне кажется, если бы плечи можно было назвать седыми, я бы непременно их так назвал.

– Мы в общем-то пришли выпить за упокой прекрасного детского врача Агафьева, а не за здравие врача Лисецкого.

– Тоже прекрасного, – буркнул я.

– Молодой человек, я старый врач и не имею привычки обсуждать компетентность своих коллег.

Так, похоже, в компетентности Вальки Лисецкого он сомневался. Конечно, Валька звезды с неба не хватал. Но он был честным врачом и прекрасным организатором. Без этих качеств в медицине не обойтись. Впрочем, как и ничему другому на этой земле… Но мне пришлось отступить. Профессор прав. Не за Вальку Лисецкого я пришел пить и тем более отстаивать его врачебную честь. Впрочем, и не за упокой Агафьева, которого я и в глаза не видел, а услышал о нем лишь пару дней назад. Мне нужно было…

Черт побери! В том-то и дело, что я понятия не имел, что мне было нужно и что я искал. Но ведь что-то же мне нужно! И что-то я ищу! Значит, пора отступить. К тому же, похоже, профессор Долин только со мной пошел на контакт. Похоже, других контактов он сторонился. А я был незнакомым и безопасным. Так, значит, я отступаю. Только бы не пришлось слишком много врать. Это напрягает. Врать пришлось. И это действительно напрягало.

– Так вы говорите, давно знали Пашу?

Если прекрасный врач Агафьев стал просто Пашей, значит, профессор тоже решил не обострять… И действительно, потеплело. Впрочем, меня бросило в краску. Мне стало жарко. И я снял пиджак. И повесил его на стул. Я приготовился врать.

– Пашу?.. Познакомились на одной конференции…

Я тут же стал вспоминать все научные конференции, где мы могли столкнуться. К счастью, мне озвучивать их не понадобилось. Профессор широко улыбнулся.

Да не знал я никакого Агафьева, даже если он был великолепным врачом! Я опустил глаза. Как ни странно, именно то, что я уткнулся взглядом в пол, заставило профессора говорить самому, не дожидаясь моего ответа. Мой опущенный взгляд он расценил как ответ.

– Вижу, знали… Да, им с Людочкой много пришлось пережить. Впрочем, теперь она переживает сама… В одиночку. Это вообще недопустимо… Что я говорю… Я врач и уж, как никто, знаю, что в жизни абсолютно, абсолютно все возможно. Так не должно быть, но так есть. И тут уж ничего не поделаешь… Талантливейший детский врач… Спасающий и, более того, спасший столько детей! Но перед судьбой собственного ребенка оказался беспомощен. Вернее, перед его возможной судьбой. Вот вы говорите – Лисецкий… Да вообще, при чем тут Лисецкий? Паша мог умереть и от гриппа. Если до гриппа случилась бы такая трагедия… Не то чтобы ослабший организм. Скорее всего, ослабшая воля. А возможно, простое нежелание бороться за жизнь. Вы как врач знаете, что, бывает, умирают только от нежелания жить. Вот и вся причина… А вы мне – Лисецкий!.. Человек в любой болезни словно отрывается от земли. Пусть даже на сантиметр. Смотря какая болезнь. Но не все хотят возвращаться… А вы мне – Лисецкий! Да бог с ним!

Я внимательно смотрел на седого профессора. Старый врач. Старый идеалист. А возможно, он прав? Если Агафьев пережил горе…