Убить Гиппократа

Ох, уж эта зашкаливающая интеллигентность. Да не был он рад мне! Даю голову… Стоп. Я вспомнил о перспективе сломать шею.

– Я тоже рад. Просто хотелось поговорить с тобой. Как ты?

– В порядке.

Он ответил лаконично. И правильно! Море тоже имеет уши. Особенно если оно вовсе не синее. А просто живое. А кто живой без ушей?

– Как живешь, дружище?

Он заморгал своими близорукими глазами и протер очки, стряхнув песчинки морского песка, нанесенного ветром.

– Да нормально, в общем.

Господи! К черту этот мир! Мир, где уже исчезает слово «наедине». За нами подглядывали, подслушивали, шпионили. Даже море! Как оно может кого-то предать?

Я не знал, что ему говорить, чтобы он себя не смог выдать. Какой вопрос задать? Какой? Пожалуй, самый простой.

– Как твои родные?

Я понятия не имел о его родных. И мне, в общем-то, не было до них дела. Но я интуитивно чувствовал, что родные – всегда ключ к открытию даже самой заветной двери.

– Родные? – машинально переспросил он. – Сынишка растет. Уже шахматную школу закончил. Победил в двух соревнованиях.

Кто бы сомневался, глядя на этого сутулого очкарика, что его сын – непременно шахматный гений.

– Здорово! А я так семьей и не обзавелся. Тебе есть чему позавидовать.

И вот тут он наконец дал слабину. Кстати ли некстати? Я еще не мог понять.

– Позавидовать?

Он так дерзко усмехнулся, что его старомодные очки не выдержали и свалились в песок. Вот-вот и их могли бы унести волны серого мутного моря. И я поспешно их поднял. И посмотрел в его близорукие, почти слепые глаза. Слепые, почти слепые глаза ни о чем не говорят. По ним не читают. Особенно, если ты не влюблен в собеседника.

– Моя жена больна раком. Последняя стадия. И я не могу, не могу этого…

И он беспомощно заплакал.

Я все понял. Этих слез и слов было предостаточно для понимания. Лекарство от рака давно изобретено. Но до сих пор является тайной. Чтобы удерживать, нет, чтобы держать на коротком поводке таких, как Аристид. И этот парень пошел на все, чтобы спасти свою жену. Но какой ценой? Ценой чьей-то смерти?.. Впрочем, осуждать я его не имел права…

– Да, Аристид. Я понял, – резко оборвал я разговор, чтобы он не наговорил глупостей. – Сочувствую. Можешь дальше не продолжать. Здесь сантименты не совсем уместны.

– А где они уместны?

– Ну, наверное, уже нигде. Но разве это неправильно? Ведь твоя жена будет скоро здорова. И что еще имеет значение?

Он внимательно посмотрел на меня близорукими глазами. Хотя я так и не понял, как можно внимательно смотреть близорукими глазами…

– Больше ничего не имеет значения.

Тяжелый случай. Этот парень неидейный. Точнее, о чем это я? Он просто по-человечески, по-родственному хочет спасти жену. И все. Значит… Значит, он ненадежный. Я бы поставил его первым в ряд самых ненадежных. И сегодня… Неужели я в очередной раз его подставил? Ну же, ну же, нужно придумать то, чтобы он сказал от сердца, от души. Примерно такое: ему нравится эта мысль! Мысль жить здесь! Учиться здесь! И вернуться туда, где эти мысли и знания пригодятся!.. Но он сам выручил меня:

– А ты, ты зачем здесь?

Он спросил так невинно, что я даже поежился. Хотя, возможно, во всем был виноват холодный воздух от несинего моря.

– Я?

Мои плечи сгорбились и, наверное, со спины я стал похож на Аристида. Но это всего лишь от холода. Всего лишь… Вот и нужная пауза. Для приличия. Хотя я прекрасно знал, что ответить.

– Я врач. Не больше и не меньше – врач. Ты понимаешь, сколько жизней мы можем спасти благодаря этой науке?

– И уничтожить….

– Не говори ерунды. Просто ерунды! Мы и так в своей жизни совершаем ошибки, случайные ошибки! Тебе от этого легче – если они случайные? А тут! Ты подумай, ну подумай, пожалуйста. – Я его уговаривал как ребенка: – Ты подумай! Ну, например, сколько детей, больных церебральным параличом? Скажи, ну вот сколько? Это же для них мука, а не жизнь! А какая мука для их родителей! Если мы можем спасти хоть одного ребенка… Хоть одного… Ну, например, того, кто гениальный шахматист. Или тот, кто гениальный музыкант… Ты просто подумай! Сколько людей на планете! И сколько ненужных людей на планете! Которые сами же страдают от боли. И от своей ненужности. Ты только подумай!.. Идея этого Городка просто гениальна! И насколько гениальна – настолько проста.

– Насколько? Один ребенок?

– Ну да, почти по Достоевскому… Разве не понимаешь!

В эту минуту я и мигал ему, и закатывал глаза и чуть ли не фиги показывал. Знаки. Но он ничего не понял в моих знаках.

– Почти и не по Достоевскому. Совсем уж не по Достоевскому. Он бы выбрал слабых. Для спасения.

– Ну и был бы не прав! Черт с ним, с Достоевским!.. Ты подумай! Ну ладно, неужели тебе, твоим детям хотелось бы жить в обществе инвалидов, умственно отсталых да и прочее! Нет! Ты разве не хотел бы разгуливать по городу свободно! И ни тоски, ни угрызений совести. Кругом приятные и успешные люди!

– Которые лояльны к этому обществу?

О, это уже политика. Нужно выруливать:

– А кто не лоялен к обществу, если оно совершенно?

– Наверное, я. Не из многих – но я.