Все, это провал. Провал, провал. Помоги мне, Бог. Помоги мне, земля. Помоги мне, море. Хочешь, я назову тебя синим?
– Скажи, Гиппократ. – Он вдруг назвал меня по прозвищу, и мне показалось, что потеплело. Даже если море так и не стало синим.
– Да?
– У тебя из родных кто-то остался?
– Мой пес Вражок. И больше никого.
– Судя по кличке, он не из аристократов?
– Угадал. Дворник.
– Он как, принимает этот мир таким, как есть?
– О господи! Он принимает в этом мире только меня. Я его спас – вытащил из-под колес машины. И это его испортило. Он бунтарь! Он… Да он вообще никого не принимает! Кроме меня! Он жаждет совершенства! А его не бывает! Кроме меня… Он…
– Не продолжай. Ты согласишься, чтобы его убили? Чтобы лучше жилось породистым псам? Во имя совершенства животного мира?
Мне хватило секунды для ответа. Мой Вражок ведь ничем не рисковал.
– Да. Конечно. Я бы согласился. Если это нужно для гармоничного мира…
Аристид ушел так же, как и пришел. Сгорбившись. Периодически вытирая очки от морского песка. Эта встреча, действительно, была моим провалом…
Совсем скоро я горько пожалел о своих словах. Позднее я узнал, что мой Вражок умер. Случайно? Уже не важно. А я даже напоследок не смог сказать о нем ничего хорошего. Даже в другом городе, в другой стране, на другой планете. Я его предал! Даже если не хотел этого. Даже если тысячу раз так было нужно. Я его предал…
Тогда я понял, как важны последние слова, которые мы скажем тем, кто уходит. И о тех, кто уходит. Наверное, только эти слова они и заберут с собой. Вот бы прожить так – чтобы ни о ком не сказать дурного слова. И никому. Но это невозможно. Даже если это могло бы искупить любые грехи. Ни одного дурного слова! Нет, это все равно невозможно… Прости, дружище, прости!
И я расплакался. Навзрыд. Меня больше ТАМ никто уже не ждал. Нет, нет, нет! Я не сдамся! Меня еще ждали. Мой дом. Имя одушевленное. Грамматика все врет! Пора внести поправки. Дом – имя одушевленное. Дом ждет. Даже если в нем никого нет… Прощай, Вражок, прощай! И первым делом, когда я вернусь – верну мой дом в исходное положение. Он станет прежним. Домом, где жили папа, мама и ты…
Впрочем, все это было позже, когда я узнал о смерти Вражка.
А накануне мне приснился невероятный сон. Море. Несинее. И вовсе не море. Скорее, широкая река. Зеленовато-серого цвета. И мой Вражок – на лодке. Он так профессионально гребет веслами! А на реке – десятки, сотни, тысячи кувшинок самых разных оттенков. От самых светлых до самых мрачных. Вражок торопится, задыхается. Он куда-то хочет успеть. Он успевает.
А на берегу стоят мои мама и папа. Такие же, какими я их запомнил в последний раз. Вместе. Такие старомодные и немножко нескладные. Мои мама и папа. Папа в фетровой шляпе, она уже выцвела по бокам, ее поля опустились, хотя она была хорошего качества, я же помню… И мама в берете. Розовом. Ей кто-то его подарил. Она считала, что берет ей идет. На них были похожие шерстяные пальто с норковыми, слегка съеденными молью, воротничками. А кругом лето и множество кувшинок. Мне казалось, они хотели принарядиться. Может быть, они думали, что встретят меня после долгой разлуки? Или просто подумали, что меня придется ждать до зимы и потеплее оделись. Но меня не было. Зато к ним приплыл Вражок. Он не принаряжался. Он был в своей обычной рыжей шубке. Он был лишь собакой…
Им не было жарко в своих зимних одеждах. Даже летом… Милые мои. Как же я вас любил! И как же жалел! Но не мог этого сказать. Мой голос во сне хрипел, стонал, давился. Они, наверное, и не услышали. Наверное, они все поняли. Они молча подошли и сели в лодку. И Вражок повез их на другой берег. Так же ловко гребя веслами.
И вдруг река превратилось в море. А море стало таким синим. Я никогда не видел такого цвета. Синий. Что такое – синий? Иней – ложь. Небо – вранье. Глаза – ложь и вранье. Что в природе бывает синим? Ничего. Только краски… И кувшинки вдруг превратились в лебедей самых невероятных оттенков. И они совершенным клином поплыли около лодочки… Спасибо, мой Вражок, что ты подарил мне синее море. По-настоящему синее…
Впрочем, я опять не о том. Моим самым дорогим людям я даже не смог подарить синего цвета. И моря. И кувшинок. И лебедей. Спасибо, Вражок, ты за меня это сделал. А подарить небо мне все равно не подвластно. Небо – вне нас, не для нас и не про нас… Небо уже им, ушедшим от нас, подарено. Когда-нибудь его подарят и мне.
А потом мой пес Вражок вдруг запел:
Я и не знал, что собаки поют. Во сне, только во сне я это узнал… Печальная песня. Простите меня. Мама и папа. И Вражок…
Я проснулся не от песни. Гудел телефон.
– Твой Вражок умер. – Это мне сказал Андреев.
– Да, конечно.
Я не удивился. Я ведь только что видел сон про ЭТО.
– Но мы ведь живем…
– Да, конечно.
– И тебе не к кому возвращаться. Разве для дела.
– Да, конечно.