Убить легко

— Интересно, чьих рук это дело?.. Кто-то «за нас», как мы говорили, когда были детьми. Что ж, всякое бывает… Матушка Джима Партингтона отправилась на Ривьеру, по уши влюбилась там в молодого врача-итальянца и оставила ему все состояние, до последнего фартинга. Джим с сестрами пробовали опротестовать завещание, да куда там…

Элинор улыбнулась:

— Тете Лауре нравится новый доктор, преемник доктора Рэнсома, но не до такой уж степени! Да и в этом противном письме говорится о девушке. Это, должно быть, Мэри.

— Мы поедем туда и сами все увидим, — завершил разговор Родди.

II

Сиделка О’Брайен, шурша всем, что было на ней накрахмаленного, проследовала из спальни миссис Уэлман в ванную комнату. Обернувшись через плечо, она сказала:

— Сию минуту поставлю чайник. Вы ведь не откажетесь от чашечки чая?

Сиделка Хопкинс и не собиралась отказываться:

— Я, милочка, всегда не прочь выпить чашечку. Что может быть лучше чашки хорошего крепкого чая!

О’Брайен, наполняя чайник водой и ставя его на газовую плитку, говорила:

— У меня все в этом шкафу — чайничек для заварки, чашки, сахар, а Эдна приносит мне свежее молоко два раза в день. Ни к чему без конца звонить и беспокоить прислугу. А плитка здесь замечательная, чайник закипает моментально.

О’Брайен была высокая рыжеволосая женщина лет тридцати, с ослепительно белыми зубами, веснушчатым лицом и милой улыбкой. Пациенты любили ее за бодрость и энергию. Хопкинс, медсестра, приходившая каждое утро, чтобы помочь в уходе за отличавшейся солидной комплекцией больной дамой, была добродушного вида женщина средних лет, производившая впечатление бойкой и смышленой.

Сейчас она одобрительно говорила:

— Этот дом поставлен как надо.

Другая кивнула, соглашаясь.

— Несколько старомодно кое-что, нет центрального отопления, но зато сколько угодно каминов, и девушки услужливы. Миссис Бишоп, домоправительница, держит горничных в ежовых рукавицах.

Хопкинс фыркнула:

— Эти теперешние девчонки сами не знают, чего хотят, а уж насчет работы…

— Мэри Джеррард хорошая девушка, — примирительно заметила О’Брайен. — Просто не знаю, что миссис Уэлман делала бы без нее. Слышали, как она требовала ее сегодня? Ну, что же, девочка мила, и обращение у нее приятное.

Хопкинс внесла свою лепту в беседу:

— Мне жалко Мэри. Этот несносный старик, ее папаша, делает все, чтобы отравить ей жизнь.

— Да уж, от старого черта доброго слова не дождешься, — согласилась О’Брайен. — А вот и чайник вскипел.

Не прошло и минуты, как горячий крепкий чай уже дымился. Сиделки расположились за столом в комнате О’Брайен, соседней со спальней миссис Уэлман.

— Мистер Уэлман и мисс Карлайл приезжают сегодня, — сообщила О’Брайен. — Утром пришла телеграмма.

— То-то я смотрю, — оживилась Хопкинс, — старая леди так возбуждена. Давненько они здесь не бывали, а?

— Уже больше двух месяцев. Милый джентльмен мистер Уэлман только выглядит чересчур гордым.

Хопкинс заявила:

— А я видела недавно ее фотографию в «Тэтлер» — с подругой в Ньюмаркете.

— Она ведь очень известна в обществе, правда? — поинтересовалась О’Брайен. — И всегда так чудно одета. Вы думаете, она действительно красивая?

— Трудно сказать, ведь эти светские дамы так мажутся, что и не сообразишь, каковы они на самом деле. Я лично считаю, что по внешности она и в подметки не годится Мэри Джеррард.

О’Брайен поджала губы и чуть-чуть склонила голову набок.

— Тут вы, может, и правы, но Мэри не хватает стиля.

На это Хопкинс назидательно заметила:

— Были бы тряпки, стиль будет.

Восседая над чашками с ароматным напитком, женщины ближе придвинулись друг к другу. О’Брайен рассказывала:

— Странная вещь случилась сегодня ночью. Я, знаете, вошла часа в два, чтобы, как всегда, поудобнее устроить бедняжку, а она и не спит. Как только увидела меня, сразу заговорила: «Фотографию, дайте мне фотографию». Я, сами понимаете, отвечаю: «Конечно, миссис Уэлман, но, может, лучше подождать до утра?» А она все свое: «Нет, я должна взглянуть на нее сейчас». Тогда я спросила: «А где это фото? Вы ведь хотите одну из фотографий мистера Родерика?» Но она так странно сказала: «Кого? Родерика? Нет, Льюиса». А потом начала приподниматься на подушках, да с таким трудом… Я приподняла ее, она достала ключи из маленькой шкатулки, что стоит возле ее постели на столике, и велела мне открыть второй ящик конторки, а там и правда фотография, большая, в серебряной рамке. И такой, знаете, красивый мужчина! А через все фото написано «Льюис». Старомодное все, конечно, видно, он снимался много лет назад. Я принесла фотографию ей, и она смотрела на нее долго, долго. Потом вздохнула и сказала мне, чтобы я убрала ее назад. И, поверите ли, когда я обернулась, она уже спала, да так сладко, ровно младенец.

— Думаете, это был ее муж? — с любопытством спросила Хопкинс.

— Вовсе нет! Сегодня утром я мимоходом поинтересовалась у миссис Бишоп, как звали покойного мистера Уэлмана, и она сказала, что Генри.

Женщины обменялись взглядами. У Хопкинс был длинный нос, и сейчас кончик его слегка подергивался от приятного возбуждения. Она размышляла вслух: