Участковая, плутовка и девушка-генерал

«Что же, «лять», получается – всё… трагический, печальный конец, – рассуждала она, охваченная безудержной, но жизненно оправданной паникой, – можно не сомневаться, выбраться из сумеречного ада, кромешного и безвылазного, сущего и, похоже, что настоящего, у меня на этот раз, похоже, скорее всего, не выйдет? – что бы ей не думалось, но малюсенькую «надеждочку» жизнелюбивая девушка себе всё-таки оставляла. – Гляди-ка, куда меня поганые «вражины», в конце концов, поместили – в истинную дьявольскую лабораторию, подлинную кунсткамеру! Совсем уже недолго осталось – и вот я в точности так же, по различным частям, – представляя незавидное будущее, Лиса уныло вздохнула, и даже немножечко прослезилась, – буду лежать на холодных, с годами всё более ржавеющих стеллажах и стану либо безжалостно разлагаться, либо – что нисколько не лучше! – храниться, сложенная по отдельным элементам в разнообразные стеклянные банки». Хотя она и продолжала удручённо стенать, но тем не менее наблюдательная разведчица, так или иначе не утратившая наработанной практики, привычно вертела разудалой головушкой и в какой-то момент обратила внимание, что с левого боку от неё, на расстоянии всего каких-то полутора метров, установлен квадратный металлический столик, не отличающийся какими-то большими размерами, зато оборудованный двумя горизонтальными отдельными полками; кроме пыточных принадлежностей – специальных кусачек, разнообразных резаков, острозаточенных скальпелей, тончайших иголок и прочего, прочего, прочего – на верхнем отделении преспокойно полёживали – что бы вы думали? – ну, конечно, её примечательные ключики, практически всунутые ей Оксаной Бероевой перед самым их давешним расставанием. «Эх, если бы мне только до них сейчас дотянуться, – угрюмо оглядывая кожаные ремни, прочно перехватившие тоненькие запястья, подумала неуёмная бестия, машинально обдумывая, как бы ей преодолеть небольшое расстояние, не превышающее всего лишь каких-то два метра, – уж я бы тогда чего-нибудь да непременно придумала. А так, ежели я буду сидеть и распускать печальные нюни, меня, безо всякого сомнения, ничто уже не спасёт – и положат моё шестнадцатилетнее, прекрасное тело, предварительно растерзанное по мельчайшим отвратным кусочкам, жутким и безобразным, рядом с теми тошнотворными, гадостными останками, какие спокойненько сейчас валяются на нескончаемых металлических полках и до умопомрачительной жути пугают одну беззащитную, туго связанную, особу, при всём огромном желании нисколечко не способную счастливо, удачливо выбраться».