Указанная подготовительная работа по созданию Уголовного кодекса не могла не привести к тому, что в Уголовном кодексе 1996 г. приготовление сформулировано уже как неоконченное преступление: «Приготовлением к преступлению признаются приискание, изготовление или приспособление лицом средств или орудий совершения преступления, приискание соучастников преступления, сговор на совершение преступления либо иное умышленное создание условий для совершения преступления, если при этом преступление не было доведено до конца по независящим от этого лица причинам» (ч. 1 ст. 30). На наш взгляд, законодатель достаточно верно сформулировал пресечение преступления: «преступление не было доведено до конца», т. е. преступление уже началось, даже были совершены определенные действия, и тем не менее оно было прервано. Правда, в теории уголовного права указанная фраза была подвергнута критике, поскольку она «неточно определяет временные рамки создания условий для совершения преступления (ведь стадия подготовки к преступлению длится лишь до начала совершения преступления)»[363]
. Вполне понятно, почему это критическое положение возникло. Как выше уже анализировалось, автор стремится оторвать совершение преступления от подготовки его, выбрасывая тем самым приготовление за пределы совершения преступления и оставляя открытым вопрос об основаниях наказуемости приготовления, ведь он не исключает таковой. Тем не менее нужно все–таки «реабилитировать» автора, поскольку в возникшей ситуации меньше всего его вины. М. П. Редин, как всякий законопослушный гражданин, слепо следует за законом, согласно которому приготовление есть «приготовление к преступлению» при полном обособлении приготовления с одной стороны и преступления — с другой, т. е. по данной формулировке при приготовлении еще нет преступления. К сожалению, все последующее оформление приготовления в законе лишь подтверждает эту нелепицу: «орудия и средства совершения преступления», «сговор на совершение преступления», «иное умышленное создание условий для совершения преступления», из чего следует, что совершение преступления представляет собой только исполнение преступления; все это влечет за собой очевидный отрыв приготовления от совершения преступления и оправданность позиции М. П. Редина. Отсюда при изложении анализируемой нами фразы возникает законодательное противоречие, посколькуПри таком подходе абсолютно естественным для М. П. Редина и абсолютно противоестественным с позиций сущности стадий совершения преступления и неоконченной преступной деятельности является и определение приготовления, предложенное им: «Приготовлением к преступлению признается либо умышленное создание условий для совершения преступления, либо нападение на объект преступления, прерванные по независящим от воли этого лица обстоятельствам до начала совершения преступления»[364]
. На наш взгляд, приведенное определение — это доведенный до абсурда непродуманный закон. Во–первых, здесь автор вырвал из объективной стороны вида преступления какое–то надуманное «нападение» и отнес его к приготовлению. Во–вторых, при определении исполнения преступления, как мы видели, он относил «нападение» «к совершению преступления», а не к созданию условий, соответственно выводя его за пределы и возможного приготовления. В-третьих, М. П. Редин вырвал создание условий из совершения преступления, сделав тем самым проблематичной наказуемость приготовления.Однако при толковании приготовления не следует забывать, что оно в меньшей степени относится к деянию, пресекаемому в каждом конкретном случае, и в значительно большей — к иным признакам неоконченного преступления (пресечению и причинам его). Отсюда следует вывод: приготовление — не деяние по приисканию и т. д. и не само приискание и т. д., а пресечение на этапе приискания, пресечение на этапе изготовления, пресечение на этапе приспособления и т. д., т. е. пресечение преступной деятельности.