Тем не менее, помещая ее в протянутую руку Хинде, он никак не мог отделаться от ощущения, что совершает большую ошибку.
– Вы замешаны в недавно произошедших убийствах четырех женщин? – спросил Харальдссон, как только фотография сменила хозяина.
– Уточните, что значит «замешан», – ответил Хинде, бросая беглый взгляд на фотографию. Слегка за тридцать. Худенькая. Улыбающаяся. Брюнетка. В детали придется углубиться потом. Он положил фотографию на книгу на прикроватном столике.
– Вы о них знаете?
– Да.
– Откуда?
Хинде покачал головой и опять прислонился к стене.
– Это вопрос номер два, Тумас. Но только, чтобы показать, как я ценю то, что вы со мной разговариваете, я отвечу на него, не прося ничего взамен. – Он сделал маленькую паузу и встретился с Харальдссоном взглядом. Увидел ожидание, надежду. Заинтересован, никаких сомнений. – Об убийствах мне рассказала Госкомиссия, – наконец сказал он.
– А до того? – оживленно продолжил Харальдссон. – Вы знали о них что-нибудь до того?
– Ответ на этот вопрос требует платы.
– Какой?
– Дайте мне подумать. Приходите завтра.
Хинде лег и потянулся за книгой. Фотография Йенни соскользнула на столик, будто он забыл о том, что она там лежала. Харальдссон понял, что разговор окончен. Удовлетворен он не был, но это ведь только начало. И это определенно может к чему-нибудь привести. Он встал, подошел к двери и покинул камеру.
По пути обратно в кабинет Харальдссон решил для себя две вещи.
Во-первых, он не скажет Йенни, что отдал ее фотографию Эдварду Хинде. Он толком не представлял, как сумеет это объяснить. Надо как можно скорее распечатать новую копию и положить на место старой.
Во-вторых, он решил считать день удачным. Оказавшись перед трудным выбором, он принял верное решение. Сделал шаг в правильном направлении.
– Ловко у меня это получилось, – громко сказал он самому себе в пустом коридоре. Ему показалось, что это прозвучало так, будто он вынужден убеждать себя, поэтому он откашлялся и сказал еще раз:
– Ловко у меня это получилось.
Эдвард Хинде лежал у себя в камере, изучая фотографию Йенни, и думал то же самое.
Ванья ехала слишком быстро. Как всегда. Она чувствовала, что ее переполняет энергия. По приезде домой она собиралась на пробежку. Еще несколько часов будет светло, и уже стало немного прохладнее.
Вообще-то выходить на беговую дорожку ей не хотелось.
Хотелось поработать.
Продвинуться дальше. К чему-нибудь прийти. Через месяц после первого убийства они по-прежнему двигаются вслепую. Хинде замешан, но как? Жертвы привязаны к Себастиану, но почему? Разумеется, месть. А если поиграть с мыслью, что Себастиан не подключился бы к расследованию? Ведь было вовсе не очевидно, что он снова станет работать вместе с Госкомиссией. Тогда они, возможно, так и не обнаружили бы этой привязки, не установили бы связь между жертвами. Какая же получилась бы месть, если бы человек, которому мстили, никогда ее не заметил. Или Хинде рассчитывал на то, что Себастиан рано или поздно вмешается? Может, поэтому и было важно, чтобы убийства являлись точными копиями? И просто кричали о Хинде? Чтобы к Себастиану обязательно обратились за советом, и он в результате понял связь.
А теперь, когда Себастиан активно участвует в расследовании и понял личную привязку, убийства прекратятся?
Как много вопросов.
Никаких ответов.
Это дело все больше претендует на звание самого жуткого из всех. Ванья еще прибавила скорости. Стрелка спидометра касалась цифры 140. Ей хотелось как можно скорей наверстать выброшенные в Сёдертелье часы. Но действительно ли они выброшенные или она сама их выбросила? Она не могла отделаться от ощущения, что ее разочарование и нетерпение наложили отпечаток на ее работу.
Она переключила телефон на гарнитуру громкой связи и набрала номер.
Когда у Билли зазвонил телефон, он стоял на кухне и резал брокколи, паприку и лук. Мю готовила на одной конфорке цыпленка, а на другой обжаривала на маленьком огне орехи кешью. Вообще-то для цыпленка требовалась сковорода-вок, но у Билли ее не было. Обычную сковородку он много лет назад получил на Рождество в подарок от родителей. Начиная с праздника летнего солнцестояния, он пользовался ей чаще, чем за все предыдущее время. Мю нравилось вместе готовить еду.
– Билли слушает, – ответил он, крепко прижимая телефон плечом и продолжая резать.
– Привет, ты где?
Ванья звонила из машины. Билли приходилось напрягаться, чтобы слышать ее сквозь шум. Ее гарнитура и его плохо державшийся телефон не слишком этому способствовали.
– Дома. А ты где?
– Еду домой из Сёдертелье. Родригес сидел в инвалидном кресле после аварии, так что это не может быть он.
– О’кей. Подожди минутку, я включу громкую связь.
Он показал Мю губами: «Ванья», нажимая на функцию громкой связи и опуская телефон на стол. Она кивнула так, словно уже поняла.
– О’кей, теперь я тебя слышу.
– Что это шипит?
– Наверное, сковородка.
– Чем ты занимаешься?
– Готовлю еду.
– Что? Серьезно?
– Да.