Ученик архитектора

Вскоре слух о грядущем замужестве Михримах Султан распространился по всему сералю. В полночь Джахан, не в силах более слушать, как все вокруг обсуждают эту новость, выскользнул в сад. Руки и ноги у него ныли от усталости, а грудь сжимала боль, которой он раньше никогда не испытывал. Джахан брел куда глаза глядят и вскоре дошел до стены, отделяющей зверинец от второго внутреннего двора. Не зная, куда теперь идти, он вернулся назад и опустился на землю под тем самым кустом сирени, где некогда рассказывал дочери Сулеймана историю о том, как Чота появился на свет и прибыл из Индии в Стамбул.

Куст, усыпанный белеющими в темноте цветами, казался воротами в иной мир. Джахан прижался ухом к стволу, пытаясь разобрать, что говорит ему земля, но слышал лишь безмолвие. Упорную, зловещую тишину. Поднялся ветер, воздух стал прохладным. Джахан по-прежнему сидел на земле, надеясь, что, окоченев от холода, он утратит способность чувствовать. Но холод не помогал. Его сердце болело по-прежнему.

На следующее утро он послал Синану письмо. Точнее, то была коротенькая записка:

Многоуважаемый учитель!

Если Вы по-прежнему хотите этого, я готов отправиться в Рим вместе с Давудом.

Ваш почтительный ученик Джахан.

* * *

Рим не зря называют городом, где камни насквозь пропитаны историей. В день, когда ученики Синана прибыли туда, моросил дождик – мелкий, теплый и ласковый. Замедлив ход лошадей, Давуд и Джахан некоторое время ехали по городу без всякой цели. Лица прохожих были им незнакомы, а каждая улица казалась еще более удивительной, чем предыдущая. Они миновали мосты, въезжали в арки – то круглые, то стрельчатые – и пересекали площади, сплошь заставленные лотками торговцев. Джахан затруднился бы сказать, каким он представлял себе Рим, но абсолютно точно знал: в реальности город этот оказался гораздо больше и многолюднее, чем в его фантазиях. Они с Давудом, растерянные, почти испуганные, прокладывали себе путь через толпу. Но вот перед ними предстали руины древнего Форума, и юноши остановились, благоговейно затаив дыхание. Мимо проходили монахи в длинных черных сутанах, солдаты, гремевшие оружием, нищие, мало чем отличавшиеся от своих собратьев в Стамбуле. Женщины распространяли вокруг себя аромат духов; римлянки не считали нужным покрывать головы, а их обнаженные шеи украшали драгоценные ожерелья. Давуд всякий раз вспыхивал до ушей и отводил глаза, стоило ему увидеть даму благородного происхождения в платье с глубоким вырезом и пышными рукавами, шествующую в сопровождении служанки. Джахану тоже было неловко, однако он глаз не отводил. На исходе дня они добрались до дома, адрес которого написал им на клочке бумаги Симеон-книготорговец. Для того чтобы отыскать этот дом, им пришлось обратиться за помощью к прохожим, которые, смерив юношей подозрительными взглядами, указали путь в еврейский квартал.

Книжная лавка Леона Буэндиа в Риме как две капли воды походила на лавку его младшего брата Симеона Буэндиа, расположенную в Стамбуле. Дом тоже стоял на мощенной булыжником узкой улице; дверь была такой же старой и обшарпанной; стены в комнатах сплошь покрывали полки, до отказа забитые книгами и манускриптами. Хозяин, пожилой человек с косматыми бровями и огромными ушами, хотя и напоминал брата внешне, но отличался более приветливым нравом.

– Симеон шлет вам привет, – сказал Джахан по-итальянски, после того как старик провел их в дом, усадил за стол и угостил чаем со сладким миндальным кремом.

– Ну как там мой младший братец? Чем занимается?

– Работает, читает, ворчит, – ответил Джахан.

Леон расплылся в улыбке:

– Да уж, поворчать Симеон всегда любил.

– Он хочет, чтобы вы перебрались в Стамбул, – продолжил Джахан.

– Это вряд ли возможно. Решения, которые мы принимаем, находятся во власти наших привычек, ибо первые можно уподобить овцам, а последние – пастухам.

Пока Джахан пытался постичь смысл слов Леона, Давуд произнес:

– Мы хотели бы познакомиться с Микеланджело.

Книготорговец в ответ покачал головой:

– Уважение, которое я питаю к вашему учителю, поистине безгранично. Но то, о чем вы просите, вряд ли возможно. Il Divino[20] никого не принимает. Вот уже два года он предается печали.

– А кто у него умер? – осведомился Джахан.

– Сначала он потерял брата. Потом своего любимого ученика. Все эти несчастья повергли Il Divino в глубокое уныние.

«Интересно, долго бы грустил Синан, потеряв кого-нибудь из нас?» – невольно подумал Джахан.