Ученик архитектора

Асканио не счел нужным рассказывать о том, что до приезжих из Стамбула и так донесла городская молва. Многие горожане опасались, что Микеланджело умрет, не успев закончить собор Сан-Пьетро. Ведь Il Divino уже достиг преклонных лет, он постоянно пребывал в унынии, нрав его день ото дня становился все более сварливым и капризным. Маэстро досаждали многочисленные недуги: скопление газов, боли в животе, камни в почках, из-за которых он с трудом мочился. Но хотя тело великого художника слабело день ото дня, разум его оставался острым как клинок.

Джахан часто задавался вопросом: боится ли смерти их учитель? Наверное, человеку, достигшему в своем мастерстве такого совершенства, как Синан, трудно смириться с мыслью, что он смертен, рассуждал юноша. Дома, которые построил учитель, будут стоять еще долгое время после того, как он уйдет из этого мира. Наверняка, глядя на эти каменные здания, рассчитанные на века, Синан еще острее ощущает быстротечность собственного существования. Мысль эта, поразившая Джахана, вскоре забылась, чтобы спустя годы вернуться вновь.

* * *

Как-то раз, после очередной неудачной попытки увидеть Il Divino, Давуд и Джахан зашли в харчевню, распространявшую на всю улицу запах дыма и горячего жира. Они заказали пирог с угрем, жареных перепелов и сладкое блюдо, называемое туррон. Тут Джахан заметил, что за ними наблюдает некий незнакомец, надвинувший шляпу на самый нос, дабы скрыть лицо.

– Вон тот прохвост, кажется, следит за нами, – шепотом сказал он Давуду. – Только не оборачивайся.

Предостережение оказалось тщетным. Его товарищ инстинктивно обернулся и громко спросил:

– Кто? Этот, что ли?

В то же мгновение незнакомец вскочил, опрокинув стол, и выскочил на улицу, словно одержимый бесом. Давуд и Джахан обменялись недоуменными взглядами.

– Наверняка это какой-нибудь мошенник, – пожав плечами, предположил Давуд. – Он догадался, что мы чужестранцы, и хотел прикарманить наши денежки.

На десятый день своего пребывания в Риме молодые люди в последний раз отправились к дому Микеланджело. Неколебимый Асканио уехал по делам, и место его занял другой ученик, который был значительно моложе и, судя по всему, сговорчивее. Давуд и Джахан представились ему и попросили узнать у Il Divino, не примет ли тот их. К немалому удивлению обоих, ученик приветливо кивнул и отправился в дом. Вскоре он вернулся и возвестил, что Микеланджело ждет посетителей. Молодые люди, пытаясь не выдать своего волнения, последовали за ним. Джахан догадался, что Асканио, не желая лишний раз тревожить любимого учителя, ни разу не доложил ему о настойчивых визитах гостей из Стамбула. Ученики, которые почитают своих наставников как родных отцов, подчас оберегают их покой чересчур ревниво, решил он.

Ученик провел обоих юношей в просторную комнату, где царил страшный беспорядок. Книги, свитки, резцы, молотки, тюбики и коробки с красками, а также одежда валялись здесь повсюду. Окна были завешены тяжелыми шторами, благодаря которым внутрь не проникал уличный шум, а освещение было тусклым и приглушенным, что придавало атмосфере таинственность. Посреди всего этого хаоса пожилой человек, на вид слабый и дряхлый, работал над скульптурой, представлявшей собой мужскую голову и торс. Рядом горели несколько свечей из козьего сала, еще одна свеча в железном подсвечнике была закреплена на голове скульптора. Il Divino был невысок ростом и не отличался крепким сложением, но плечи его были широки, а руки мускулисты. В лице его, обрамленном седеющей бородой, Джахан не нашел ровным счетом ничего примечательного: плоский нос, небольшие темные глаза, сумрачный взгляд. А вот руки Микеланджело – длинные костистые пальцы, обкусанные зазубренные ногти, под которые набились грязь и краска, – сразу приковали его взор.

– Мы очень благодарны, маэстро, что вы согласились нас принять, – с низким поклоном сказал Джахан.

Il Divino бросил, не повернув головы:

– Много лет назад я получил письмо от вашего султана.

– Вероятно, то был султан Баязид, – предположил Давуд.

Не удостоив его взглядом, Микеланджело продолжал:

– Вы, мусульмане, отвергаете скульптуру. Называете скульптурные изображения идолами. Мне этого не понять. Но ваш султан был щедр на посулы. Я собирался принять его приглашение. Хорошо, что я этого не сделал. Если бы я приехал в ваш город, это стало бы моим vergogna grandissima.[21] Но я не приехал.

Голос у Il Divino был хриплым и невнятным. Подобно всем людям, живущим в мире собственных мыслей, он говорил так быстро, что Джахан, плохо владеющий итальянским, понимал его с трудом.

– Как поживает ваш учитель? – осведомился наконец Микеланджело.

Только тут юноши вспомнили о письме, которое перед отъездом вручил им Синан. Микеланджело вытер руки о невероятно грязный фартук и сломал печать. Когда он пробежал письмо глазами, выражение его лица на мгновение изменилось, во взгляде мелькнуло беспокойство.