Ученик архитектора

По ночам Джахан часто лежал без сна, кутаясь в тонкое, изъеденное плесенью одеяло, насквозь пропитавшееся запахами прежних обитателей камеры. Иногда зубы его принимались стучать от холода, издавая звук, похожий на тот, что производит точащее камень зубило. За стенами темницы завывал ветер, где-то шуршали крысы и жужжали насекомые. Мысль о том, что крыса может откусить ему нос, а таракан заползти в ухо или в рот, внушала Джахану ужас, прогоняя остатки сна. До самого рассвета он лежал с открытыми глазами, так крепко сжимая челюсти, что у него начинала болеть голова. Джахан скучал по Чоте. А еще ему отчаянно хотелось хотя бы одним глазком увидеть Михримах, услышать ее нежный, мелодичный голос. Прежняя жизнь теперь казалась ему сказкой, причем главным героем этой сказки был не он сам, а кто-то другой.

Время в тюрьме тянулось томительно медленно. Жизнь здесь напоминала бесконечную винтовую лестницу, ведущую в пустоту. Джахан мог смириться с одиночеством, но чувство полной оторванности от мира было для него непереносимо. Синан до сих пор не передал ему даже записки, и, как ни старался Джахан, ему не удавалось отыскать оправдание подобному поведению учителя. Всякий раз, заслышав шаги в коридоре, он надеялся, что стражники несут ему весть об освобождении. Но надежды эти, увы, оставались тщетными. Несомненно, на воле о нем забыли. Все они: учитель, Никола, Юсуф, Давуд – по-прежнему занимаются своими делами, а его отсутствия небось даже не замечают. Джахан представлял себе Михримах, рисовал в воображении, как она сидит в своей опочивальне, любуясь собственным отражением в венецианском зеркале. Любопытно, опечалилась бы она, узнав, что давний ее знакомый брошен в темницу? Наверное, да, но печаль ее была бы легкой и мимолетной. Кто еще может пожалеть о нем? Разве что белый слон. Что касается работников зверинца, они наверняка давным-давно перестали вспоминать о погонщике. Негодование и обида, терзавшие душу Джахана, досаждали ему куда сильнее, чем вши, стремительно плодившиеся в его волосах.

Обычно арестантов кормили заплесневелым хлебом и жидкой овсяной кашей, в которой плавали кусочки хрящей. Джахан, борясь с отвращением, глотал и то и другое. Голод творил удивительные вещи. Сутками напролет он думал о еде, рисуя в воображении свои любимые блюда. А еще он говорил сам с собой и выяснял отношения с теми, кто обидел его в прошлом. С капитаном Гаретом, главным белым евнухом, укротителем медведей Миркой. Он спорил со своими недругами и во сне, и наяву. Абдулла из своей камеры наблюдал за соседом с насмешливой улыбкой, словно отмечая про себя признаки надвигающегося безумия.

Примерно через месяц в подземелье появился новый арестант – юноша, на свою беду обладавший слишком миловидным лицом. Как оказалось, то был мелкий жулик. По приговору суда он получил сто ударов плетью и теперь с трудом передвигался. Когда экзекуция завершилась, злоумышленник, согласно обычаю, должен был поцеловать руку палача и поблагодарить его за науку. Более того, закон предписывал ему заплатить палачу, который изрядно утомился, орудуя плетью. Но у воришки не нашлось ни единой монеты. В результате его вновь высекли и бросили в крепость Семи Башен.

Хотя в камере Джахана было достаточно свободного места, новичка затолкали в камеру напротив. Абдулла незамедлительно принялся изводить парнишку приставаниями. Новенький всячески пытался отражать его происки. Днем и ночью до Джахана доносился его высокий голос, дрожащий от страха и возмущения. Сознавая, что ему нужно все время быть настороже, бедняга почти не спал. Щеки его ввалились, а под глазами залегли темные круги.

Однажды Джахана, задремавшего перед самым рассветом, разбудил какой-то шум. Заглянув в камеру напротив, он увидел Кайнака, который, сидя в углу, выщипывал себе брови. Остальные арестанты, хохоча и сыпля проклятиями, играли в кости. Внезапно взгляд Джахана приковал блеск лезвия: Абдулла, приставив к горлу новичка кинжал, свободной рукой стаскивал с него штаны. Всем прочим, казалось, не было до этого никакого дела.

Джахан подбежал к дверям и, схватившись за прутья решетки, заорал во весь голос:

– Балабан!

В ответ ни звука.

– Балабан, где ты?

– Чего надо? – раздался в темноте хриплый голос. – Что ты орешь, как недорезанный петух?

– Посмотри, что Абдулла творит с тем молодым парнем!

– А мне какое дело?

– Ты должен ему помочь.

– Если я буду помогать всем безмозглым шалопаям, у меня не останется времени даже справить нужду.

– Но он еще совсем мальчишка.

– И что с того? Так уж устроена жизнь, – философски изрек цыган. – Если ты молоток, то бей. Если же ты гвоздь, то терпи, когда тебя колотят по шляпке.

– Да хватит уже нести всякую ерунду! – взревел Джахан. – Сделай что-нибудь или… – Незаконченная фраза повисла в воздухе. Джахан несколько раз судорожно сглотнул. Он сам не знал, что «или». Ему нечем было пригрозить Балабану. – Или ты ничем не лучше Абдуллы! – наконец выпалил юноша.

– Так оно и есть, – невозмутимо ответил Балабан. – Если ты думал иначе, то ошибался на мой счет.