Ученица Калиостро

Затем Косолапый Жанно сказал княгине, что надо бы воспользоваться последними солнечными деньками и совершить хоть несколько прогулок по городу, пока на улицах относительно сухо. Тараторка радостно его поддержала — ей, вишь, тоже хочется развеяться, при одной мысли, что придется всю зиму почти безвыходно просидеть в замке, с ней делаются ваперы и мигрень. Тут княгиня рассмеялась и пообещала непременно взять девочку с собой. Тараторка, горячо поблагодарив, попросила и за младших Голицыных, с которыми давно подружилась. Варвара Васильевна усомнилась, что вся компания поместится в карете, но не отказала. Еще немного почитали вслух, сыграли смеха ради в подкидного дурака — тем вечер и кончился.

Оказавшись в башне, Маликульмульк обрадовался — опять было натоплено, как в бане, так что он смог раздеться. Архалук и пояс он разложил на кресле, а кресло подвинул поближе к постели. Теперь он успевал, услышав шаги на лестнице, и вдеть руки в рукава, и опоясаться. Было еще не настолько поздно, чтобы предаться объятиям Морфея, и Маликульмульк задумался: не добавить ли к блаженному безделью чего-то еще, не взять ли в постель хотя бы книжку. Протянул было руку к столику — и рука безвольно рухнула на одеяло. Не хотелось ни-че-го…

А ведь было время — едва придя домой, кидался к столу, тыкал пером в чернильницу и начинал строчить стихи с того самого места, на котором остановился минувшей ночью. Прошло то время — вон ведь когда еще вытащил и уложил на видном месте две тетрадки с пиесой «Лентяй». Последняя попытка добиться славы драматургической — наполовину готова, что бы сесть и завершить? Это не «Подщипа», которую можно поставить разве что в узком домашнем кругу, да еще самому сыграть вояку Трумфа, а напечатать — когда рак на горе свистнет, не ранее. Это вполне добропорядочная пьеса про лентяя, желающего одного — чтобы его все оставили в покое… лежать, спать, пробуждаться ненадолго, дремать и опять засыпать, и так — годами… без всяких поползновений на славу, с полнейшим равнодушием к деньгам и даже к провианту — кто-нибудь уж покормит…

Три акта написано, а сам сонный герой Лентул на сцену еще не явился, о его подвигах лишь толкуют прочие действующие лица. И не появится, ибо сказано уж все… незачем ему появляться, а тетрадки надобно убрать в сундук…

Придет благодетельный сон и принесет воображаемую Большую Игру. Не надо суетиться, бегать на Родниковую, волочиться за дамой-мопсом, графиней де Гаше. Во сне явятся давнишние партнеры, которых и по именам-то уже не вспомнить, герои ярмарок — в Нижнем, в Курске… Полетят на стол золотые империалы… Полетят попарно карты… и сам он — банкоматом, властителем судеб царит над этим столом… и видит свои руки, свои ловкие пальцы, карты и руки, пальцы и карты…

Окна комнаты смотрели на запад, и потому солнце не разбудило мечтателя. Он проснулся сам, глянул на часы и ахнул. Голицыны давно сидели за столом. И хорошо еще, что служба — прямо в замке, не нужно никуда бежать по утреннему холодку… главное — впопыхах не сверзиться с лестницы…

Первое, что сделал Маликульмульк, быстро войдя в канцелярию и поприветствовав подчиненных, — затребовал бумаги, связанные с новой должностью бригадира Дивова. Они уж были готовы. Тогда он отрядил курьера на Родниковую, дав ему с собой кроме бумаг десять рублей ассигнациями — на случай, если Петр Михайлович задолжал своей квартирной хозяйке фрау Шмидт. Затем, просмотрев свежую почту и подготовив письма и депеши для его сиятельства, Маликульмульк лично отправился в Цитадель — навестить работный дом и убедиться, что помещения, предназначенные для дивовского семейства, уже пусты.

Это оказались две комнаты, холодные, грязные, без мебели — если не считать длинной узкой скамейки. Маликульмульк потребовал, чтобы прислали из работного дома баб с ведрами и тряпками. Потом он дошел до церковного дома за Петропавловским собором, переговорил с гарнизонным батюшкой, и тот обещал прислать опрятную женщину в помощь госпоже Дивовой. Удалось также сговориться насчет лошадей и телеги для перевозки имущества.

Впервые за все время службы в Рижском замке Маликульмульк чувствовал удовлетворение — он сделал нечто полезное, а какова польза от писем, входящих и исходящих, он на самом деле не имел понятия. Одни письма говорили о победе князя Голицына в схватке с рижским магистратом, а другие, наоборот, о поражении.