Ученица Калиостро

Горничная Фрося принесла на поварню новость — княгиня сильно расстроена пропажей и собирается посылать людей на поиски бедного Ивана Андреевича. Новость эта была подслушана у двери гостиной, где взволнованная Тараторка убеждала Варвару Васильевну, что Косолапый Жанно из-за взбучки, да еще незаслуженной, на все способен. Конечно, гонять людей ночью по крепости нелепо, но и об этом было говорено.

С поварни новость дошла до конюшни в таком виде: сейчас их сиятельства велят закладывать экипаж и сами поедут на поиски.

Терентий ужаснулся. Он вообразил себе страшную картину: осенняя ночь, ливень, и бедный несчастный Косолапый Жанно сидит, скорчившись, на земле у какой-то стенки, сидит и страдает, а в замок возвращаться не хочет, потому что обижен.

От этой картины жалость к недорослю так прошибла кучера, что он ахнул и забормотал что-то вроде молитвы о непутевом рабе Божием Иване. Он чувствовал, что только его страстная жалость сможет теперь помочь делу — разбудит, скажем, ангера-хранителя недорослева, который что-то задремал на небесах, и ангел слетит, укроет болезного белым пушистым крылом, а потом подтолкнет, говоря:

— Ты уж, чадо неразумное, прости княгинюшку, она тебе добра желала!

И встанет Косолапый Жанно на толсты ноженьки, и устремится к замку, и не придется уж закладывать экипаж. Правда, никто не узнает, что это кучер Терентий молитвенным усилием вернул барского любимца. Ну да там, на небесах, правду-то знают!

Чтобы жалеть, нужно создать себе все условия. Жалеть в одиночку — как-то нелепо, и Терентий потащился из своей каморки на конюшню, к дневальному конюху Перфильичу. Это было разумно: ну как велят закладывать, а кучер уж готов, на конюшне ждет приказа! Перфильич, не поняв причины рвения, стал рассказывать всякие заковыристые истории, но Терентий только вздыхал и возводил очи горе.

Ближе к полуночи стало ясно, что никто никуда не поедет, и Терентий задумался, черта ли ему тут ждать, сидеть и страдать попусту? Он подумал еще немного и понял, отчего не велят закладывать: Косолапый Жанно, поди, вернулся и все успокоились.

Тогда Терентий рассудил так: где бы недоросль ни слонялся, а вряд ли сыт. Надобно принести ему с поварни хоть сайку, хоть пирог, проявить заботу. И лучше бы поспешить — стряпухи с вечера заводят тесто для завтрашних булок, и сейчас на поварне кто-то еще есть, а потом все разойдутся и поварню запрут.

Это было мудрое решение, и вскоре Терентий уже бежал через Северный двор с узелком; бежал, предвкушая свою законную полтину.

Он помедлил перед тем, как войти в сени со сводчатым потолком, откуда начиналась витая лестница. Вошел на цыпочках — страх как не хотел на кого-нибудь напороться. Объясняй потом, что тут с узелком пирогов делаешь! Да и без объяснений поймут, будто мужик в девичью пробирался, завел там себе кралю. А няню Кузьминишну хлебом не корми — дай расследовать злоумышление против целомудрия. Маше Сумароковой еще только двенадцать лет было, когда Косолапый стал ей давать уроки словесности, и то Кузьминишна сидела на каждом уроке в уголке с вязанием, присматривала, как бы не вышло какого урона.

Терентий быстро подошел к лестнице, еще раз прислушался и уловил скрип ступеней. Кто-то шел — слишком легко и скоро для Косолапого Жанно. Шел, кажется, вверх. На всякий случай Терентий забрался под лестницу — а ну как спускается лакей Степан, посланный княгиней убедиться, что любимчик вернулся или же, напротив, не вернулся? Но скрип прекратился вместе с другим звуком, очень похожим на тот, что издает старая дверь, когда ее закрывают.

— Ахти мне, это ж девка… — прошептал потрясенный Терентий.

Он, как и прочая дворня, был озадачен образом жизни Косолапого Жанно. Допустим, человек мало пьет потому, что доктор не велел, но какой же доктор прикажет обходиться без женской ласки молодцу в тридцать три года? Бабы уж до того додумались, что детинушку испортили — мало ли способов напустить порчу на это дело? Ведь никогда никого из девок ни за что не ухватит, даже вслед никому не поглядит. А тут, оказывается, все в порядке! Только все настолько скрытно, что не докопаться.

— Ага… — прошептал Терентий, уже понимая, для чего Косолапый забрался в дурацкую башню, очень плохо приспособленную для житья.

Сюда-то можно бегать из девичьей, зная, что никто не подслушает и не донесет. А кто ж бегает? А Фроська-паскуда! Кто кроме Фроськи? Ведь сам же Терентий подсказал ей, что нужно проявить заботу о Косолапом: глядишь, эта забота и окупится. Так он-то, Терентий, с мешками продовольствия по страшной лестнице бегает бескорыстно (про полтины он в тот миг честно позабыл), а у Фроськи-то свой товар! Ему самому хорошо, между прочим, известный!

Сам же, дубина стоеросовая, научил, сам!

Стало быть, нужно отвадить Фроську от недоросля. А как? А проще простого — няня Кузьминишна-то на что? Только нужно по-хитрому, по-хитрому…