Училка

В классе повисла тишина.

— Йоу… — тихо сказал Миша Овечкин.

— И еще, Громовский. Я тебе поставлю «три» в аттестат. Понятно? Я тебе за эту четверть ставлю двойку, заранее. Попробуй опротестовать, собери комиссию. Тебе поставят кол, потому что ты — ничто. Наглое, тупое ничто. Плесень.

— Ты сядешь за свои слова, дура! — сказал мне Громовский.

— Нет, мальчик. Не сяду. Ты плохо подготовился к борьбе со мной. Мне повезло чуть больше других учителей, которых ты месишь с грязью. Ты не дочитал мою биографию. Просто не связал две фамилии. Мою и…

— Ба-ли-и-ин… — сказал Миша Овечкин. — Даниле-евич… Недавно же по телеку говорили…

— Минус сто баллов… — покачала головой Саша Лудянина. — Анна Леонидовна, но вы ничего…

— Я собиралась уйти из школы, Громовский. Провести в среду родительское собрание в своем классе и уйти. Даже учителя уже нового берут. У вас бы со следующей недели пришла новая учительница русского. И ты бы растоптал ей телефон, для затравки, чтобы показать, кто в стае главный. Но я не уйду. Для того чтобы тебе поставить тройку в аттестат.

— Я плевал на аттестат… — проговорил Громовский с белыми глазами.

— А я плевала на тебя, Громовский.

— Тогда вы ничем не лучше всех тех, кому все можно! — высказался Миша Овечкин. И встал.

Я засмеялась.

— Миш, это ты правильно сделал, что встал. Нет, я лучше. Я не воспользовалась тем, что мой родной брат… Можно не продолжать — кто и что в этой стране мой брат? Я не воспользовалась этим, когда Илья Громовский украл моего сына-третьеклассника и держал его с завязанными глазами в машине, выставляя мне ультиматумы. Я разобралась с этим сама.

— Гонит… — неуверенно сказал Громовский.

— Заткнись лучше! — посоветовала я ему. — Заткнись и сиди, надейся, что тебя не посадят за коллективное хулиганство. Моли Бога, раз ты считаешь, что для тебя он есть, моли маму Кирилла, чтобы она тебя простила.

Громовский что-то бубнил, а я смотрела на остальных детей. Ведь это не норма? Громовский — не норма? Нет, конечно. Это вирус, пытающийся победить человека. Я заболеваю гриппом, ОРВИ, потому что некая иная форма жизни пытается меня уничтожить. Зачем? Я не знаю. Возможно, я для него планета. Как для меня — Земля. Возможно, я для него враг, или еда, или конкурент, я не знаю. Как и вирус Громовского. Пытается заразить всё вокруг себя, подчинить, сделать подобным себе, извести то, что не мутирует, не становится таким же.

— Напишем короткие эссе, — сказала я классу. — Без подготовки, две темы на выбор. Точнее, можете полистать произведения в планшетах или конспекты, если у кого вдруг есть. Была бы рада, если бы обнаружились собственные записи.

Я говорила и видела Сашины глаза. Я не знала, осуждает ли она меня. Понимает ли, почему я так озверела. Мне хотелось, чтобы она, Оля, Коля, другие дети были за меня, за мою правду. Я не уверена, что правда, выраженная в такой грубой форме, найдет много сторонников. Но я уже не могу разговаривать с Громовским по-другому.

— Темы. Первая: «Тема гармонии и конфликта в человеческих отношениях на примере произведений Тургенева или Толстого». Вторая: «Судьба России и национальный тип в изображении Гончарова».

— Но как это можно написать кратко? — удивился Овечкин.

— Кратко можно написать тезисами. Я это и имею в виду. Напишите так, чтобы вы могли это потом, при необходимости, расписать подробнее. Не надо ничего искать в Интернете, пожалуйста! — остановила я Иру, соседку Громовского. С некоторых пор она стала подсаживаться к нему, несмотря на то, что сам Громовский, занимающий очень много места в пространстве, любит сидеть один. Рядом с друзьями — сзади, впереди них, через проход, но один.

Девушка, ничем особенно не выделяющаяся, разве что быстрым взглядом красивых, сильно накрашенных темных глаз, кивнула и отложила планшет.

— Вы же сказали — можно просмотреть произведения? — уточнила Саша.

— Сказала. А давайте определимся сначала, какие произведения вы будете искать. Не уверена, что все с ходу сообразили, особенно Ира.

Ира, сидящая рядом с Громовским, согласно кивнула.

— Ты ведь темы стала искать, да?

— Допрос с пристрастием и пытками, — прокомментировал Овечкин.

— И с участием комментатора местного радио, — добавила я.

Ира подняла глаза:

— Да.

— Вот, Овечкин, пленный сам признался. Так что успокойся и лучше сообрази, о каких произведениях идет речь. У вас семь минут.

— Нечестно! Невозможно! — наперебой запротестовали одиннадцатиклассники.

— В жизни вообще очень много нечестного и невозможного. Пожалуйста, сконцентрируйтесь. Очень полезно заставлять свой мозг работать в усиленном режиме. Много запоминать, быстро читать, мгновенно анализировать. Так учат разведчиков.

— Вы учились на разведчика? — осклабился Миша Овечкин.

— Кто учился в моей семье на разведчика и что из этого вышло, ты бы мог и догадаться, Миша, с твоей убойной логикой. Всё, время пошло.