Училка

Я увидела свое отражение в большом окне. Зачем я так одеваюсь? Я вновь и вновь возвращаюсь к своему внешнему виду. Мне не дает это покоя, потому что я оказалась не готова к тому, что на меня ежедневно будут смотреть сто, сто двадцать пар глаз — внимательнейшим образом. Особенно, когда скучно. Смотреть, и смотреть, и смотреть… просто так, безо всякой определенной цели. А на мне — невнятный свитерок, невнятные брючки. Роза права. Кто я в таком виде? В лучшем случае — курьер. Но я так не хочу надевать костюмы, юбки без определенной длины — ноги закрыты и ладно, пиджаки… Да и не в одежде дело! Просто это самое очевидное, что можно попытаться в себе изменить. Я прячусь в мыслях о том, как я одета, от других, более важных мыслей.

— Не хотите говорить? И правильно. А меня дети тоже сразу не приняли. Особенно, когда я стал ставить оценки по заслугам. Ох, сколько возмущения было! География — можно сказать, дополнительный предмет. Не основной для большинства, это уж точно. И вдруг портит картину успеваемости!

— И что, вы стали ставить хорошие оценки?

Некрасивый Анатолий Макарович пожал плечами:

— Стал. А что мне было делать? Бороться со всеми? С детьми, с родителями, с администрацией? Я рассказывал, кажется. Заставляю их учить, пытаюсь хоть как-то заинтересовать…

Он говорил совершенно спокойно и не шутил.

— Мне не нравится система нынешнего образования, — сказала я.

— Ох вы как! — засмеялся географ. — Сразу быка за рога! Так-так-так, это уже интересно, я же говорю — зря на чай-кофе не заходите!

Мы вошли в столовую вместе. Я еще издалека увидела смеющуюся Розу, которая быстро ела, кивала, смеялась, одновременно оглядывалась, кому-то махала, кому-то показывала кулак. Бедная Роза. Или не бедная? С чего я решила, что ей тяжело? Ей хорошо, это ее место на земле, ее империя, ее почва под ногами. Ей тяжело и хорошо, вот так, наверно. Как мне было в первые три года, когда родились мои близнецы. Невыносимо тяжело и очень-очень хорошо. Я много гуляла с коляской, не спала по ночам, спала днем вместе с ними, падала просто, то плакала от физической усталости, то смеялась их невероятным первым словам и фразам, открывала мир. И мир никогда ни до, ни после не был таким невероятно насыщенным, ярким, меняющимся каждый день.

Задрожал и запел в заднем кармане телефон Настькиным высоким крепким голоском: «Линия твоей руки…». Раз «линия руки», значит, звонит Никитос, это его звонок. Странно, вообще-то секретарь по связи с общественностью, то есть со мной, у нас Настька. У Никитоса телефон — бесполезный. Мне, по крайней мере, он не звонит.

— Мам, это ты? — спросил Никитос.

— Да, это я. Что случилось?

— А это точно ты?

— А что такое?

— Просто ты мне сейчас звонила, но я не понял, что ты сказала.

— Никита, подожди. Я тебе не звонила… Где Настя? Алло, Никитос!

— Мам, а ты где?

— Никитос, да что происходит?

Анатолий Макарович вопросительно поднял брови и тихо спросил:

— Помощь нужна?

Я отрицательно покачала головой и отошла к окну.

— Никитос, я в школе. У тебя ведь сейчас перемена?

— Нет, — ответил он.

— Как нет? Как нет?! Позови Настю!

— Она в школе!

— А ты где?!

— Мам, мы ходили во двор, смотреть, как снег там… В общем, я не понял.

— Какой двор? Какой снег? Где ты сейчас?

— А потом ты мне позвонила и сказала… только я не понял, что ты сказала… И я пошел тебя искать.

— Иска-ать? Меня? Никитос! Я… — Я растерялась, затикали виски, мгновенно пересохло во рту. На улице где-то стоит… или не стоит… идет, бежит маленький Никитос, один, очень глупый, очень доверчивый… — Никитос! Встань.

— Куда?

— Остановись, где ты стоишь.

— Хорошо, — покладисто ответил Никитос. — А можно, я сначала собаку поглажу?

— Нет! Нет, не надо никого гладить! Стой, где стоишь. И оглянись вокруг — ты где сейчас? И кто тебе звонил? И что сказал?

— Он не ответит вам сразу на три вопроса, — тихо сказал сзади мужской голос. — Задайте один.

Я нервно оглянулась, не сразу поняв, кто и что от меня хочет. Некрасивый географ стоял, чуть склонившись ко мне, и внимательно на меня смотрел. Что? Почему? Почему рядом навязчивые мужчины, от которых нет никакого толка?

— Задайте только один вопрос. Четкий.

— Хорошо, — кивнула я. — Никитос, говори четко: ты — где — сейчас?

— Не знаю, мам, — легко ответил мне Никитос. — Ты же знаешь, я никогда не знаю, где мы.

Это правда. Никитоса можно на улице прокрутить три раза вокруг себя, заставить оглядеться, и он не будет знать, где он. Он — там, где сейчас его активные идеи и фантазии.

— Хорошо. Описывай, что видишь. Есть какие-нибудь магазины, аптека?

— Магазина нет, — задумчиво ответил Никитос. — Но есть киоск. Там что-то не по-русски написано.

— Как не по-русски? Никитос! Внимательно смотри!

— Не по-русски, — так же задумчиво проговорил Никитос и отключился.