Училка и Чемпион (СИ)

— Ну да, — протягивает он. — И я помню об этом. Просто не хочу делать это на бегу. Давай спокойно посидим, поболтаем. А там — и до извинений доберёмся.

— Я уже начинаю сомневаться, что ты вообще собирался извиняться, — говорю я, осторожно пробуя чай. На удивление, он действительно вкусный, с мягкими нотками мяты и чёрной смородины.

Дорофеев улыбается шире, слегка откинувшись на спинку кресла. По его лицу, на котором постоянно мелькает эта самоуверенная ухмылка, сложно понять, что у него на уме. Он привык играть на нервах, точно как на ринге — только здесь не физическая схватка, а психологическая.

— Слушай, я уже сказал, что виноват. Я был неправ, — начинает он, и я замечаю в его голосе искренность, которой раньше не слышала. — В тот день я был на эмоциях, адреналин зашкаливал, и, честно говоря, не ожидал, что так отреагируешь.

Я молчу, слушая его, но в груди что-то слегка отпускает. Его слова звучат иначе, чем привычные подколы и скабрезные шутки. Он смотрит на меня внимательно, почти изучающе, будто пытается что-то понять. И этот взгляд… Он меня нервирует. Словно он видит больше, чем я готова показать.

— Ты меня оскорбил, ты понимаешь это? Я не хочу продолжать разборки, но мне важно, чтобы ты осознал: то, что ты делал, было… унизительно. В том числе, когда предложил деньги.

Он замолкает на мгновение, и его взгляд становится серьёзнее. Я замечаю, как он потирает подбородок, будто думает над чем-то важным.

— Да, — наконец признаёт он, уже без ухмылки. — Я облажался. Не спорю.

Я немного расслабляюсь. Кажется, до него всё-таки дошло. Но не успеваю насладиться этим, как он снова резко меняет тему.

— Слушай, давай без этих формальностей. Я понял, что был неправ. Но зачем эти длинные разговоры? — он наклоняется вперёд, и его глаза сверкают вызовом. — Лучше скажи, зачем ты так огрызаешься? Ведь явно же нравлюсь тебе.

— Что?! — я едва не давлюсь чаем, когда я слышу это. — Ты совсем?

— Совсем, — кивает он, снова ухмыляясь. — Я же вижу. Признайся, Кошка, ты ведь сама уже не знаешь, что с этим делать.

Меня охватывает возмущение. Это что за игра такая? Он что, думает, что может прочитать меня, как открытую книгу? Внутри всё кипит от его наглости, но одновременно я чувствую, как этот дразнящий тон пробуждает во мне что-то…. другое. Желание доказать ему обратное.

— Ошибаешься, — спокойно говорю я, хотя голос чуть-чуть дрожит. — Ты мне совсем не нравишься.

— Правда? — его взгляд скользит по моему лицу, задерживаясь на губах. — Уверена?

Я открываю рот, чтобы ответить, но в этот момент он внезапно наклоняется ещё ближе, и от его движения у меня перехватывает дыхание. Кажется, время замедляется. Всё вокруг словно исчезает, остаются только мы двое и его глаза, которые смотрят на меня с такой уверенностью, что я теряю дар речи.

— Ты можешь отрицать сколько хочешь, Кошка, — шепчет он, его голос становится ниже, почти интимным. — Но я вижу, как ты на меня смотришь. И знаешь что? Мне это нравится.

Я чувствую, как всё внутри переворачивается. Его близость и этот уверенный тон вызывают бурю эмоций. Сердце стучит так, что я боюсь, он его услышит.

Какой же он странный человек! Вот сейчас на тебя смотрит взрослый и серьёзный мужчина, и уже через минуту через эту серьёзность прорывается какой-то хамоватый пацан.

— Ты…. просто самоуверенный… — начинаю я, но он перебивает.

— Самоуверенный? Возможно. Но скажи мне, — его голос становится почти шёлковым, — почему ты тогда здесь, если я тебе так не нравлюсь?

— Так, всё. Спасибо за чай, — встаю, хватаю сумочку и делаю быстрее отсюда ноги, пока Дорофеев довольно ухмыляется.

В возмущении я вылетаю из кафе, и пока быстро иду в сторону дома, внутри что-то царапает.

Его последний вопрос. Он.… как будто попадает в точку. Потому что я и сама не могу ответить на него.

16

— Слушай, ну и денёк сегодня, — жалуюсь по телефону подруге, пока закрываю кабинет. — Забыла в школе методички, а в электронке у меня их нет. Пришлось бежать вечером, а то как к урокам готовиться?

— Да как, — Наташка что-то с аппетитом жуёт, — с вечера забиваешь, а утром приходишь на урок и говоришь: ребята, взяли двойные листочки, подписали вверху фамилию и класс, а теперь конспектируем на оценку параграф.

— Да конечно, — смеюсь, — а потом эти листочки ещё проверять.

— Зачем? — ржёт Наташка. — Берёшь и выбрасываешь, а потом говоришь: ребята, листочки остались дома, но оценки я выписала.

— Наташа! Ты учишь меня плохому, — тоже хихикаю, понимая, что она несерьёзно.

— Ну кто-то же должен научить тебя плохому, Любаша. Ты уж слишком правильная девочка. Вот Мистер Идеальный Пресс пытался, но ты в отказ пошла.

Закатываю глаза, сдавая ключ от кабинета сторожу на вахте. Снова она за своё. Сколько можно меня эти Мистером Прессом уже стращать? Три дня прошло после его извинений в кафе, до сих пор отойти от этой незамутнённой наглости не могу.

— Так, Наташ, давай, я уже выхожу из школы.

Прощаюсь с подругой и отключаю звонок. Вместе со мной на порог выходит сторож, намереваясь выкурить сигарету.

— До свидания, Пётр Викторович, — прощаюсь с ним.