— Потом Настя увидела Киру Наумову. Я решила подойти поздороваться, она сидела одна в кабинке, но явно кого-то ждала, даже занервничала, когда я заглянула. Накрыто было на двоих, и Кира хотела меня быстрее сплавить. Но не успела, — Карина вытирает снова полившиеся слёзы. — И тут в кабинку вошёл Коля. Мой муж, Кать, понимаешь? Мой Колька. Запёрся разнузданно так, даже сперва меня не заметил, и такой с порога ей: “Ки-ирюша, детка, я взял ещё бутылочку, но мы можем забрать её с собой”.
Я просто теряю дар речи. От Коли я не то чтобы не ожидала такого, это было даже сложно представить, чтобы он, так обожавший свою жену, ей изменял.
— Никуда он не уехал, Кать, ни в какую командировку. Вместо этого трахал мою подружку детства. Вот как.
На этих словах Карина уже сдерживаться не может и утыкается в ладони, разрыдавшись. А мне и сказать нечего. Да и нужно ли сейчас? Чем ей помогут банальные слова? Поэтому я просто обнимаю её и долго глажу по спутавшимся за ночь рыжим волосам, пока она не успокаивается, и худенькие плечи не перестают вздрагивать.
Вот о чём вчера говорил Макарский. И вот почему Карина приставала, со слов Кости, к его другу. Хотела забыться, утолить боль.
Что ж, тому рыжему верзиле это делает честь — не воспользовался.
— Я пожелала им обоим хорошего вечера и ушла. Кажется, Коля искал меня, но мы с девочками попросились в закрытую ВИП-кабинку к твоему Орешку, Кать. Только не сердись, пожалуйста. Никто к нему из нас никакого интереса не проявлял.
— Да я не…
— Правда. Мы не такие, как эта сучка Наумова. Но теперь так стыдно… Кажется, я вчера сгоряча немного… эм… ну того рыжего здоровилу задолбала.
— Он принёс тебя на плече, а твои туфли бережно в руках, — улыбаюсь, пытаясь немного взбодрить подругу. На её лице пробегает тень улыбки даже. — И сказал, что вполне не против сделать всё, о чём ты просила, но только когда ты будешь трезвая.
— Ой, мамочки, — Карина краснеет, как помидор, и закрывает ладонями лицо снова, только теперь в жутком смущении. — Надеюсь, я его никогда больше не увижу.
Мы встаём и по очереди принимаем душ. Карину, беднягу, несколько раз рвёт, но чай с мятой немного приводит её в порядок. И мне даже удаётся уговорить её съесть хотя бы бутерброд с маслом и сыром.
— Что будешь делать? — спрашиваю, когда она, доев, сжимает кружку в пальцах, зависая на геометрическом орнаменте на клеёнке на столе.
— А что тут поделать, Кать? — пожимает плечами. — Пойду соберу его вещи, пусть убирается из моей квартиры. Хорошо, что не продали её, чтобы первый взнос на ипотеку отплатить. На развод подам, конечно. Представляешь, Кать, я же уже даже таблетки принимать перестала, ребёночка хотели. Хорошо, не прицепилось.
— Да, к лучшему, — сжимаю её холодную ладонь. — Кариш, всё наладится, сама знаешь. Ты обязательно найдёшь себе парня. Верного и любящего.
— Да, — всхлипывает, но улыбается. — Я переживу это, Кать. Вон возьму и позвоню тому рыжему медведю, — смеёмся с ней вместе. — Будем на двойные свидания ходить.
Я улыбаюсь, чтобы поддержать Карину, а у самой внутри неспокойно. Вся эта ситуация с Макарским, его напор и настойчивость тревожат меня, но Карине я сейчас это озвучивать не хочу. Ей не до меня, надо думать, что со своей жизнью делать.
Провожаю я её уже после обеда, но приходится дать обуть свои кроссовки, потому что мы так и не находим, куда друг Макарского поставил её туфли. Ну не с собой же он их забрал, ей Богу. Хотя, мало ли, что там в голове.
Сегодня воскресенье, завтра дети выходят с осенних каникул, так что нужно и подготовиться, и дома убраться. Приготовить хоть на пару дней, чтобы в начале недели не отвлекаться на это. Может, как раз найду, куда рыжий медведь, как назвала его подруга, приткнул её туфли.
Занимаясь домашними делами, я будто постоянно чего-то жду. Вздрагиваю, когда на телефон падают сообщения, и даже ловлю себя на том, что где-то очень глубоко испытываю что-то похожее на разочарование, когда вижу ещё один мэм от Димы и сообщения от учеников.
Но ведь и к лучшему это. Да, точно к лучшему. Может,
15
Ура, я сегодня не дежурная, и на перемене могу всех выставить из класса, открыть форточки и побыть в тишине. Целых двадцать минут — перемена большая. Просто сяду в кресло и прикрою глаза, выпью чай, который не успела на прошлой перемене, только чуть горячей воды подлить нужно.
Я вытаскиваю ступни из узких туфель, с наслаждением разминаю пальцы и прижимаю стопы к прохладному полу. После урока в пятом классе ноги всегда отваливаются, потому что между рядами столько кругов намотать приходится, что можно сравнить с полноценной пробежкой. Только на каблуках.