Училка и миллионер

Он стаскивает рубашку со второго плеча, а я прикипаю взглядом к его обнажённому телу. У Кости подтянутый, суховатый торс с очерченными мышцами. Он скорее худой, но жилистый.

Вздрагиваю, когда Макарский отворачивается и уходит в одну из комнат, прикрыв дверь не до конца. Надо же, стою тут и пялюсь, как дурочка.

Выпитое вино, тревога и волнение наваливаются усталостью как-то в момент, и мне кажется, что вот-вот подкосятся ноги. Я быстро нахожу ванную, умываюсь и иду туда, где, по словам Макарского должна быть ещё одна спальня. Падаю на кровать, не переодеваясь и тут же отключаюсь.

Сколько удаётся поспать, не знаю, но просыпаюсь от того, что мне становится жарко. Ночью у нас в Волгограде топят сильнее, особенно, когда температура опускается ниже нуля, а на сегодняшнюю ночь как раз обещали заморозки. Стаскиваю свитер и беру одну из футболок, которые действительно нахожу в шкафу. Футболка большого размера — мужская, так что даже прикрывает мне бёдра до середины, и я решаю снять и джинсы.

Снова укладываюсь в постель, как слышу шум. Подскакиваю, ощущая, как резко разгоняется сердце. Становится страшно, но тут же слышу негромкие ругательства. Это Костя. Мало ли что у него случилось.

Выбегаю в коридор и понимаю, что звуки были из кухни. Стараясь ступать тихо, иду туда.

Макарский сидит за столом на кухонном диванчике, откинув затылок на спинку. Свет горит только на вытяжке над плитой, но всё равно видно, как на столе рассыпаны таблетки.

— Разбудил? — спрашивает хрипло. — Извини.

— Тебе плохо? — подхожу ближе и сгребаю со стола таблетки обратно в баночку.

— Башка раскалывается, — приоткрывает глаза с явным трудом. — Пройдёт, Китти Кэт. Сейчас выпью колёс, которые доктор прописал, отосплюсь и буду в норме. Иди ложись.

Пойду, но сейчас не могу оставить его. Нахожу стакан, наливаю в него воды из фильтра и протягиваю Макарскому. Тот забрасывает в рот сразу несколько таблеток и запивает.

— Спасибо, Катерина, — даже подмигивает, но видно, что азарта в нём сейчас в минус. — Пойду спать.

Он встаёт, но вдруг пошатывается, ухватившись за край стола.

— Дерьмо, — встряхивает головой, но, кажется, это не особо помогает, и мне приходит поддержать его плечом.

— Пойдём, я проведу тебя.

— Хреновое дело, Катрин, — Макарский острит, но всё же позволяет себе опереться на меня хоть немного. — Ты вроде как не должна видеть меня таким, да?

— Мы все люди, Костя. Даже у таких засранцев, как ты, бывают слабости и неудачные дни. А ещё мне кажется, ты перестарался с обезболивающими.

— Угу, это точно.

Мы доходим до комнаты, в которой он спал, и я замечаю, как Макарский улыбается, а потом пальцы руки, которой опирается на меня, мягко запускает мне в волосы и мягко их перебирает. Это буквально пара секунд, но вызывает внутри острую волну тепла, какую-то щемящую взволнованность.

Мы доходим до постели, и Костя буквально валится на кровать, выдыхая с облегчением, когда голова касается подушки, и прикрывая глаза. В порыве заботы я решаю накрыть его одеялом, но едва хочу убрать руку, Костя перехватывает мои пальцы.

— Останешься? — говорит сонно, не открывая глаз.

— Костя… — хочу высвободить руку.

— Просто ложись рядом, Катерина. Не бойся. Ты же сама видишь, я еле живой. Твоей непорочности ничего не угрожает.

Вот даже сейчас умудряется язвить. Действительно крепкий орешек.

— Хорошо, — соглашаюсь, удивляясь сама своему решению.

Обхожу кровать и укладываюсь рядом с ним, положив голову на соседнюю подушку. Между нами полметра, не меньше. Вздрагиваю, когда Макарский снова берёт меня за руку, а потом кладёт себе на глаза.

Ему действительно плохо, и вот такой просто жест, своеобразная просьба о помощи и признание слабости будоражит во мне нежность. Да, это именно она разливается за грудиной тёплом и мягким трепетом.

Кажется, Карина права. Я влипла в него уже слишком глубоко. Встряла по полной программе.

— Кать, укройся, ладно? — говорит сонно. — У меня сотряс мозга, но то, что ниже — работает, и твои голые ножки не способствуют отдыху.

Вот поганец. Хочется выдернуть руку и уйти, чтобы это его, куда не добрался сотряс, успокоилось. Но он сжимает мои пальцы и буквально через несколько секунд отключается. А я продолжаю какое-то время наблюдать, как мерно вздымается и опускается его грудь, как расслабляется лицо, когда уходит напряжение от боли.

Наблюдаю и понимаю, что вот это щемящее чувство в сердце мне приятно. Знаю, что опасно. Знаю, что может принести такую боль, от которой придётся оправляться годами, но… Сейчас я и сама позволяю ему там селиться и расправлять крылья.

И тоже прикрываю глаза и засыпаю.

23

Просыпаясь, я не сразу осознаю, где нахожусь. Первые пару секунд приходится проморгаться и вспомнить. Поворачиваю голову и вижу, что Макарский ещё спит. Поэтому тихонько, стараясь его не потревожить, отползаю в сторону и собираюсь уже вставать, когда он разлепляет глаза.

— Ты куда? — спрашивает, чуть откашлявшись.

— Пора вставать. Но ты лежи, тебе нужно поправляться.