Училка и миллионер

— Катя, я в норме, — переворачивается на бок и накрывает своей ладонью мою кисть, чуть сжимая. — Это мелочи. Уже почти отпустило.

— Сотрясение — мелочи? — поднимаю брови, всё же отставляя пока попытки подняться с постели.

— Оно не сильное. Вчера просто ночью тряхнуло, а так нормально всё, — подмигивает. — Полежи ещё рядом. Мне нравится просыпаться с тобой в одной постели.

Я слишком смущена, запуталась в чувствах и ощущениях. А ещё хочу в туалет, так что нет. Но Косте я причину не озвучиваю, конечно.

— Надо написать Карине, — говорю первое, что придёт в голову, и выбираюсь из постели.

Осознав, что футболка как-то слишком коротка при солнечном свете, пытаюсь её немного оттянуть вниз. Однако, ещё нужно пройти через всю комнату до двери, а Макарский увалился на спину, заложив руки за голову, и не стесняется пялиться.

— Отвернись, — говорю сердито, потому что его откровенный взгляд обжигает кожу.

— Господи, Катя, — он даже посмеивается. — Мой язык недавно был в тебе. И не только во рту. А теперь ты смущаешься явить мне свои голые коленки?

Чёртов пошляк. Он, конечно, прав, но тем не менее мои щёки вспыхивают огнём. Вот зачем такое вслух произносить? Правдоруб хренов.

Лучше и не отвечать ничего. Поэтому я разворачиваюсь и ухожу из комнаты. Иду в ванную, запираю дверь на замок и подхожу к раковине. В зеркале над ней вижу, как горит моё лицо. Уверена, Макарскому доставляет удовольствие меня смущать. А я ведусь, дурёха.

Стаскиваю футболку и бельё и иду в душ за стеклянную ширму. Едва только вспениваю гель на спонже, как дверь открывается и входит Костя.

— Какого чёрта! — возмущаюсь, интуитивно прикрывшись руками в интимных местах. — Я же заперлась!

— Ага, а ключ в замке снаружи оставила. Я расценил это как приглашение, — ухмыляется.

Я этот дурацкий ключ просто не заметила. И, думаю, Макарский это прекрасно понял.

Хочу попросить его выйти, но ни слова произнести не могу, потому что он раздевается и идёт в кабинку ко мне.

— Я тебя не звала, — говорю сердито, стараясь смотреть ему в лицо. Чётко в глаза и не ниже.

Но ему, похоже, всё равно. Он всё равно прёт как танк, вваливаясь в кабинку.

— Кажется, мне нужна помощь, — говорит приторно, поднимая брови домиком и кивая на свою травмированную руку. — Помоешь меня?

— Ты и сам отлично справишься, — пытаюсь протиснуться, чтобы выйти из кабинки, но Макарский выставляет здоровую руку, преграждая мне путь.

— Иди ко мне, — привлекает к себе, обхватив за талию. — Хватит тебе уже пёрышки поднимать, моя гордая училка.

Он прижимает меня к своему обнажённому телу, утыкается носом за ухом и прижимается губами к мокрой разгорячённой коже.

Слишком близко. Так тесно. Без преград в виде одежды.

Я упираюсь ладонью в его грудь и чувствую, как под моими пальцами быстро и гулко бьётся сердце.

И сил оттолкнуть не нахожу. Мне просто не хочется этого делать.

— Чего же ты боишься, Катенька? — шепчет жарко, ловя губами горячие капли воды на моём плече.

А я утыкаюсь лбом ему в плечо, прикрываю глаза и перестаю упираться в грудь ладонями, опустив руки сначала вдоль тела, а потом несмело обхватив Костю за талию. Глубоко дышу, пытаясь отпустить напряжение, и чувствую, как проваливаюсь в этого мужчину, как врастаю в него, позволяя и ему проникать глубоко-глубоко внутрь. В душу.

Чувствую, как крошатся барьеры, возведённые разумом и логикой. Как тону в ощущениях, спровоцированных близостью и жаром его тела.

— Тебя, — выдыхаю едва слышно, но это чистая правда. — Что ты сделаешь мне больно.

— Катя, — Макарский скользит ладонью по моему лицу и смотрит в глаза, а я отмечаю, как крупные капли скатываются с его волос, текут по лицу, зависают на ресницах. — Никто никогда и ни на что не даст тебе в жизни гарантий, понимаешь? Так в дружбе, в здоровье, в бизнесе. И в любви тоже так. Я не собираюсь играть с тобой и делать больно намеренно. У меня нет таких планов. Ты нравишься мне. Очень. Я хочу быть с тобой, хочу попробовать построить отношения. И да, для этого нужна смелость, потому что мне тоже страшно.

Это ведь не может быть правдой. Он взрослый, сильный мужчина, у него были отношения до меня, у него большой жизненный опыт, чего же ему бояться?

Но он прав. Жизнь непредсказуема. Мы всегда хотим гарантий. Всему. Что не заболеем, не умрём, не лишимся близких, что не умрём с голоду, что не будет войны, а из космоса не упадёт астероид. Но никто не может нам их дать. Никто. Мы можем предполагать, делать максимум, чтобы обезопасить себя, оценивать риски, стараясь предотвратить что-то, но никогда ничего нельзя знать наверняка.

Так и в отношениях. А что если он тоже попросит гарантии? Смогу ли их дать я? Могу ли сейчас точно ответить, что однажды не почувствую, что моё сердце больше не отзывается на его улыбку?

Нет, не могу. И это разумно. Естественно. Тогда почему я жду каких-то гарантий? Я верю Косте, что он не хочет меня обижать. Сейчас верю.

Я сглатываю и… шагаю с обрыва.

Обвиваю руками его шею и сама тянусь за поцелуем. Он подхватывает мою инициативу, отвечая.