Училка и миллионер

— Будет же по-другому, да? — игнорирую его привычную гиперуверенность в себе. — Я про ощущения.

— Конечно, — Костя разваливается на кровати, приобнимая меня и укладывая голову себе на плечо. — Тебе обязательно понравится трахаться, моя скромная училка. И планов у меня на тебя очень много.

24

— Болит? — Костя обнимает меня и прижимается сзади всем телом.

Его ладони скользят по моим бокам, вниз по бёдрам, одной он сжимает ткань рубашки на животе, а второй пробирается под неё и оглаживает ягодицу, чуть сдвинув трусики.

Его прикосновения запускают в моём теле ответную реакцию, заставляя чуть прогнуться от щекочущего ощущения в позвоночнике.

— Вроде бы нет, — пожимаю плечами. — Немного тянет если только.

— Значит, скоро повторим, — вжимается бёдрами и присасывается к коже губами, чуть оттянув воротник с плеча.

— Но сначала завтрак, — выворачиваюсь из крепких объятий и, подхватив две тарелки с яичницей и салатом, отхожу к столу.

Макарский усаживается напротив меня, раскинувшись на стуле. Он выглядит как кот, который наелся сметаны, но абсолютно не прочь полакомиться ещё. Следит за каждым моим движением, пока я ставлю кофе и разогретые круассаны, а потом и сама сажусь.

Есть хочется неимоверно.

— Тебе идёт моя рубашка, — Костя не спешит приступать к завтраку.

Мне и самой нравится, как я смотрюсь в ней. Вообще-то, выбравшись из постели, я выторговала долгим поцелуем себе одиночество в душе. Для меня это было необходимо — несколько минут наедине с собой. Нужно было осознать произошедшее, немного причесать мысли и ощущения. Потом я вышла и хотела надеть свою одежду, но Костя не позволил. За душ в одиночестве испросил ещё плату — надеть его рубашку. Сказал, что хоть это и банально, ему это кажется очень сексуальным.

И пока он ходил в душ, я даже покрутилась перед зеркалом. И правда выглядит эротично. Вроде бы и прикрыто всё, даже руки, на которых пришлось немного подкатать рукава, но я чувствую себя особенно сексуальной. И Костя, кажется, тоже так считает.

— Расстегни её.

— Зачем? — застываю с недонесённой до рта вилкой.

— Я хочу видеть твою грудь.

— Я же ем. И ты тоже. Мы вроде как за столом…

— А лучше бы на столе, — подмигивает и отправляет в рот кусочек.

Вот вроде бы просто жест, но в сочетании с очередной пошлостью, слетевшей с языка, это выглядит так возбуждающе. Я засматриваюсь и неумолимо краснею, представляя картину.

— Ну же, Катерина, расстегни рубашку, — смотрит горячо. — Пожалуйста. Для меня, солнышко.

Закусив губы, я поднимаю руки и прикасаюсь пальцами к верхней застёгнутой пуговице. Высвобождаю её из петли, продолжая смотреть на Костю, который, к слову, перестаёт жевать и смотрит так, что рубашка на мне вот-вот задымится.

— Ещё, — говорит, чуть откашлявшись. — Все пуговицы.

Делаю глубокий вдох и неспешно расстёгиваю остальные.

Я увлекаюсь. Мне внезапно нравится эта игра. Нравится мужской взгляд, наполненный вожделением. Он опаляет, окатывает страстным огнём, заставляя мою грудь вздыматься выше от ставшего более глубоким дыхания.

— Раскрой шире, — получаю следующую команду.

Выполняю и её, ощущая, как сразу же сжимаются соски от соприкосновения с воздухом и мужским взглядом.

И как теперь есть? Мне. Потому, что Костя продолжает трапезу, почти не отрывая глаз от меня.

Он делает глоток кофе и отставляет кружку, а потом складывает ладони на столе, сплетя пальцы.

— Теперь официально, Екатерина Валерьевна, — смотрит прямо, остро и будто бы беспристрастно и по-деловому, а у меня становится горячо между бёдер от этого взгляда. — Ты моя. Я буду делать с тобой такие вещи, которых даже в камасутре нет. Буду трахать во всех мыслимых и немыслимых позах. Долго и сладко. Так, что ты потом по школе будешь ходить, держась за стеночки. И у меня большие планы на все твои дыр…

— Хватит, Костя, — прерываю его, не выдержав. — Это слишком пошло для меня.

Подскакиваю со стула, ощущая невероятный жар на лице, но он хватает меня за запястье и дёргает к себе, усаживая на свои колени. Прижимает одной рукой за талию, а второй ныряет под рубашку и мягко оглаживает и чуть сжимает грудь.

— А ты привыкай, Катерина, — проводит языком по шее, заставляя прикрыть глаза от приятной ласки. — Такой вот я пошлый. И тебя такой сделаю.

Макарский сталкивает с моих плеч свою рубашку, и та соскальзывает на пол. А потом наклоняется и начинает ласкать мою грудь губами и языком. Кружит вокруг сосков, мягко целует, лижет, долго дразнит и лишь потом захватывает вершину в рот и аккуратно втягивает.

Эти ласки такие нежные, такие утончённые, что я плыву. Расслабляюсь настолько, что если бы не сильные руки, удерживающие меня, уже бы сползла с его коленей и шлёпнулась на пол.

— Хочешь кончить? — его пальцы аккуратно касаются моего лобка через трусики. — Внутри трогать не буду, чтобы не больно. М?

Костя такой открытый. Может, это не пошлость, а именно раскрепощённость? А просто это я воспринимаю как-то неправильно. Может, слишком строго воспитана или потому что ещё только вступила на путь сексуальной жизни.