Удар отточенным пером

Она смеялась, но, кажется, ей было не очень-то весело. Не помню, чтобы она отзывалась так о ком-то за последние пару лет. Я подумал, что хотя моя тетка и утверждает, что по словам можно вычислить все, о чем ты думаешь, до мельчайших подробностей, но полностью прочитать душу не под силу даже самым гениальным лингвистам. Если, скажем, музыку можно разделить на грув и сайд, бэк и фронт, слова можно распределить по жанрам – романы, повести, стихи, – то отделить наши эмоции одну от другой иногда просто немыслимо. Порой даже не можешь понять – счастлив ты или глубоко несчастен.

С Мариной мы больше не виделись. Мир умом не купишь, видимо, решили Марина с Лейлой. Теперь стали понятны и внезапный отъезд девчонок в другую деревню, и заговор с Дианой Игоревной, которая тоже оказалась в доле.

С Валеевым же мы расстались по-дружески, воплотив кредо «с кем, когда и сколько» и качественно отпраздновав наше спасение и спасение автономного фермерского хозяйства «Старое Озерное». Я рассказал врачу, откуда росли ноги у сказки о химическом человеке. Тимур Тимурович долго качал головой и привычно тер узловатыми пальцами переносицу, убеждая меня в том, что эта история гораздо старше, чем химический могильник, что еще его бабушка знала человека, который сам, конечно, не видел, но ему рассказывал брат жены того, кто видел, что с пустыря вернулся парень с настолько обезображенным лицом, что его не смогли опознать даже родные. Его было не переубедить. Люди не хотят расставаться со своими легендами и лишь жаждут новых. Не удивлюсь, если скоро в Старом Озерном будут рассказывать про приключения на воде и на суше некоего джентльмена Эдмунда Талбота, а скорее всего, какого-нибудь Эдика Талбаева, родом из наших мест.

А Марго… Марго так и ушла из моей жизни. Уплыла, как рыба. В конце концов я устал ловить ее, и мне не осталось ничего, как проверить на себе общеизвестный факт о целительных силах времени. Я вспоминал о ней. Сначала часто, со злостью и обидой, потом реже – с досадой, а после и вовсе время от времени – с щемящей ностальгией. Однажды я увидел ее с тем парнем, с другим. Он вел ее, придерживая за талию, от крыльца «Мармелада» к своему авто. На вид ему было лет тридцать пять, и физиономия его казалась как будто заспанной. Пузо, не предусмотренное изначальной комплектацией, мешки под глазами и красные руки выдавали любителя пива и, наверное, футбола. Я остановился.

Марго легко нырнула в распахнувшуюся перед ней дверь «Форда», уселась и вдруг посмотрела прямо на меня. Сердце споткнулось. Она задержала взгляд. И улыбнулась, в улыбке была насмешка и, как мне показалось, торжество. Это был последний раз, когда город выхватил картинку с ней из калейдоскопа своих ежесекундно меняющихся кадров.

Больше я никогда не видел Марго. Однажды я вспомнил ее с благодарностью и в этот момент окончательно исцелился.

И да, судьба иронична, как только я потерял свою любовь, подвернулся вариант с квартирой, который мог бы спасти положение и изменить мою жизнь на сто процентов. Прямо в Викином доме. Соседка Виктории поехала нянчить внука, родившегося у нее где-то в границах Евросоюза. На полгода квартира была сдана мне за стоимость коммунальных платежей. Невероятная удача! Счастье было немного омрачено одним фактом: к бесплатной квартире прилагался такой же бесплатный хозяйский кот. Собственно, это и было главное условие столь щедрой сделки.

Итак, я снова переехал, обзаведясь сразу и жильем, и скотиной. Снова перевелся на филфак, но продолжал посещать анатомичку. В общем, Виктория оказалась права не только насчет Марго, но и на мой счет тоже – поиск продолжался, и, говоря начистоту, у меня не было резона сердиться на кого бы то ни было.

Кстати, первое, что сделал мой новый сосед, – черный, толстопопый матерый котище со злыми желтыми глазами, – налил мне на пальто, которое я опрометчиво бросил на диван, пока вместе с хозяйкой осматривал свое новое жилище. Кот оказался мастером своего дела. Законы физиологии не в состоянии объяснить, каким образом он умудрился засадить мне внутрь кармана. Произошедшее я обнаружил только через пару часов преследования кошачьей вонью. Потери были невелики: карточка на проезд и несколько некрупных купюр, однако сам факт говорил о многом. Меня загасили, причем сделали это подло, хитро и одновременно с беспрецедентным хладнокровием, потому что пальто лежало в комнате, на диване, на всеобщем обозрении.