Удельная. Очерки истории

На Осиповском проезде, в деревянном здании бывшего приюта, сделали женское общежитие – его называли «гарем», оттуда к нам приходили девчонки, и мы вечерами, после волейбола, гуляли с ними по Павловской улице, а иногда расходились парочками и гуляли в Сосновке. Это было самое чудесное, самое незабываемое время моей юности...

В то далекое чудесное время мы все были исключительно едины в своих мнениях и убеждениях, в любви к нашей Великой Родине, к нашему Ленинграду, к Великому Сталину. Мы пели наши любимые песни Утесова из кинофильмов «Веселые ребята», «Цирк» и проникались гордостью за величие нашей страны, нашего народа. Для нас все кругом было озарено ярким светом ленинских идей, молодости и счастья. Перед нами открывалась жизнь, полная надежд, свершений и радостей. Мы верили – будущее принадлежит нам!

Но мы были влюблены еще и друг в друга. Я ходил влюбленный по ушли в Клаву... Отношения у нас с Клавой были исключительно целомудренные, я смотрел на нее, как на божество, боялся к ней прикоснуться.

Клава (вторая слева) с подругами (Надей и Ниной) и братом одной из них. Фото 1939 г. Из архива Т.Н. Лобановой

1936-й год – окончание рабфака и поступление в Ленинградский индустриальный институт (так тогда назывался Политехнический институт), начало семейной жизни, рождение ребенка (9 марта 1938 г.). (Дочку назвали Таней – в честь сестры, погибшей пять лет назад. – С. Г.)

Незадолго до начала нового учебного года у нас произошло невероятное, непредвиденное происшествие: маму уволили с работы. Она ведь родилась в Брест-Литовске, то есть за границей, а завод был оборонный, вот и решили обезопасить завод от врагов народа. В общем, опять это выглядело как «охота на ведьм». Ведь мама приехала в Петроград девятилетней девочкой и прожила здесь 38 лет.

Увольнение мамы сильно ударило по нашему бюджету: мы остались вчетвером на двух стипендиях. Конечно, на эти деньги прожить было невозможно. Пришлось срочно принимать меры. Мы переселились все в одну комнату, а вторую сдали студентам Лесотехнической академии. Это нам давало еще 450 рублей, но пришлось забиться в одну комнатку всем четверым...

На родной Павловской улице. Третья слева – Е.И. Лобанова. Фото конца 1930-х гг. Из архива Т.Н. Лобановой

Обычно мы ходили в институт пешком, через Сосновку. Собирались у ворот нашего дома, на скамеечках. Приходили сюда Петька Прокофьев, Борька Плотников, Володька Медейко[50], Клава и я. Вот такой компанией мы и шли в институт, оживленно беседуя, с шутками и смехом. Иногда мы вполголоса обсуждаем внутриполитическую обстановку в стране. Уже третий год, с небольшими перерывами, идут судебные процессы над врагами народа: судят троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев всех мастей – военных и гражданских, партийных работников и простых смертных...

В наших умах никак не укладывается происходящее. Когда я учился в школе, на ученических тетрадях печатали портреты наших руководителей партии и государства – тех, кто ведет нас к победе коммунизма. Это портреты Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Рыкова. Они для меня были людьми, олицетворяющими партию. Они в моем детском сознании заменяли бабушкины иконы. Я молился на них так же, как на святых. И вот теперь их судят как изменников, врагов народа, иностранных шпионов и диверсантов. Не хотелось этому верить, но ведь Сталин не допустил бы такого, если бы это было не так, рассуждали мы. А вчера я был в нашем маленьком кинотеатре «Уран» на Скобелевском. Там в журнале показывали судебный процесс и последнее слово Бухарина. Он прямо сказал, что боролся против советской власти и заслуживает кары народы. Вот тебе и штука, а я по учебнику Бухарина изучал «Теорию советского хозяйства». Чудеса в решете. Но не верить этому было нельзя, я ведь сам видел его заявление своими глазами. К тому же мы беззаветно верили товарищу Сталину. «О Сталине мудром, родном и любимом, / Прекрасную песню слагает народ», – этими строками определялось наше отношение к Великому Вождю...