Ведь именно богатой растительностью всегда славилась Удельная. Рядом с высокими соснами, кленами и дубами росли многочисленные кусты сирени, желтой акации, коринки (ирга). Как и все дети, мы собирали и шишки, и желуди, и рябину для своих поделок. Кленовые «носики» приклеивали себе на нос.
О.
Из зеленых стручков акации делали себе свисточки. Для этого надо было аккуратно снять с края тонкую ниточку, удалить незрелые горошинки, обязательно лизнуть языком внутренние створки («чтобы лучше звучал») и откусить один кончик стручка. Свистулька готова. Гудки раздавались на разные голоса.
Самой любимой и доступной ягодкой детства была, конечно, коринка. Мы, дети, паслись под длинными гибкими ветвями до тех пор, пока не обирали все, до последней ягодки. Руки и губы были синими, но нас никто не ругал за это, ведь ценности для взрослых эти ягоды никакой не представляли, а опасности для наших животов не несли. Думаю, что они и сами не прочь были немножко ею полакомиться.
В Удельной всегда обильно произрастала спирея японская. Ее еще называют таволгой, а на Удельной я слышала и такое название: майский цветок. Этот очень неприхотливый декоративный кустарник особенно украшает улицы
О.
Правая сторона Лагерной была застроена двухэтажными домами. Каждый дом имел палисадник. От улицы эти посадки отделяли невысокие заборы с редкими досочками, стоящие в линию. Ни один из этих домов не был развернут крыльцом на Лагерную: одни стояли боком, другие спиной. Цветов в садиках со стороны Лагерной было немного – сторона была тенистая.
Помню, что георгины и гладиолусы для 1 сентября мы покупали на Лечебной. А на Лагерной довольствовались дикорастущими цветочками: бледно-розовыми мыльниками, иван-чаем, «горькушками» (так у нас в семье называли одуванчики), кашкой (клевером) и аптекарскими ромашками. (За фиалками и ландышами ходили по весне в Удельный парк.) Эти цветы, как и их листья, составляли основной ассортимент наших игрушечных прилавков и кукольных кухонь при игре в магазин и дочки-матери.
У каждого дома, как и везде, был свой двор с сараями. В одном из дворов, что относился сразу к двум домам, я иногда бывала. Там родился и рос мой папа – Юрий Яковлевич Чайковский, проживала его тетя Марьяна Николаевна Бороусова со своей дочерью Любой.
Тетя Муся, как мы называли Марьяну Николаевну, была добрейшим человеком. Рано овдовела, сама поднимала дочку. Всю блокаду она была в городе, работала в детском доме № 9, что на углу проспектов Энгельса и Ланского. В нем жила и Люба. После войны тетя Муся трудилась нянечкой в больнице им. Скворцова-Степанова. В большом коммунальном двухэтажном бревенчатом доме они занимали две комнаты и веранду. У них был большой огород, выходящий на Лечебную улицу. А для меня их двор был интересен тем, что там держали цыплят и куриц. Покормить и «попасти» их было очень интересно.
У Малой Ивановской улицы Лагерная делала небольшое отклонение влево. Заставлял ее свернуть большой участок с домом за высоким забором. Его расположение можно определить по единственно сохранившемуся на противоположной стороне Лагерной деревянному дому с садом. Его современный адрес – пр. Мориса Тореза, д. 106, корп. 2. Этот дом, осколок Старой Удельной, как и другие по улице Рашетовой, у Линдена-пруда, конечно, известны каждому, кто хоть раз бывал в этом районе.