Удивительный год

Была ещё у Прошки должность. Сначала он выполнял её по обязанности, с неохотой, а после с горячим желанием. Над этой Прошкиной должностью сельские ребята, не они одни, и мужики, а особенно бабы в Ермаковском посмеивались. Бабы липли к окнам, когда Прошка шёл по селу и далеко за село (пообжившись, осмелел, распоряжений писаря не так уж точно придерживался) сопровождать на прогулку вдову Ванеева Доминику Васильевну. Доктор приказывал Ванеевой больше ходить по свежему воздуху. Она носила длинную чёрную шаль, укрывавшую её до пояса, и осторожно шагала, тяжело и трудно ступая. «Гляньте, — шушукались бабы, — прогуливается. Ей бы последние-то дни с рукодельем дома сидеть, а она об руку с чужим парнем прогуливается! А он-то, молоденький, и перед народом не совестно с вдовою на сносях ходить? Наши девки теперь ни одна с таким чудаком не согласятся гулять. Засмеют».

Ермаковские ссыльные не оставляли вдову Ванеева одну. Всегда кто-нибудь с нею был. Женщины, две Ольги, Лепешинская и Сильвина, шили вместе с Доминикой распашонки для будущего маленького. Плакали вместе.

Но охотнее всего, как ни удивительно, Ника Ванеева проводила время с Прошкой. Он жадно выспрашивал у неё о Ванееве. Товарищи старались уводить Доминику от разговоров о погибшем муже, думали, что этим оберегают её, а ей только и надо было о нём говорить. Вспоминать дни и месяцы их общей жизни, такой счастливой, такой недолгой, такой печальной.

— Спрашивайте, товарищ Прохор. Спрашивайте больше. Как я в первый раз его увидела? Это так было. Пришла в тюрьму на свидание, товарищи меня «невестой» ему назначили. Вошла, поднимается со скамьи человек. Какой он? Красивый? Какое у него лицо? Не знаю. Помню только благодарный взгляд. И полюбила его с первой встречи.

— Значит, бывает любовь с первой встречи? — сказал Прошка, думая о шушенской Паше.

— Только с первой встречи и бывает любовь! Потом гаснет. Или разгорается. Да, любовь разгорается Он был мечтатель. Все настоящие революционеры — реалисты и вместе мечтатели. А знаете ли вы, товарищ Прохор, чем для него была дружба! С детства у него самое высокое представление о дружбе. Дружба — это святое.

— Дружба — это святое?

— А знаете, почему Ванеев любил звать меня Никой? Ника — крылатая богиня победы. В самые последние дни он всё думал, не верил в смерть, отгонял мысль о смерти, он рисовал: когда-нибудь мы добьёмся победы, крылатая Ника! Будем жить в новом обществе. Оно будет добрым и умным, и люди там будут честные, открытые. Там не будет вероломных людей. Как хочется увидеть такое новое общество! Вы верите, Проша? Он верил. А ещё он мечтал, что мы с ним когда-нибудь поедем во Францию и увидим в Лувре крылатую Нику Самофракийскую. Знаете, что это? Это статуя из мрамора. Древняя статуя. Её нашли на острове Самофракии на Эгейском море. У неё отбита голова, но она прекрасна. Тело, плечи, грудь, крылья — порыв и стремление вперёд! Она — победа. Но только для доброго, понимаете, Проша, — победа добра.

Они осторожно и медленно шли по селу. Из окон изб глядели бабы.

Иногда она умолкала надолго. Тогда Прошка думал о Паше. О дружбе с Леопольдом. Как ему быть? Как должен поступить революционер и марксист в такой ситуации, в какую попал наш товарищ Прохор? Он хотел дружить с Леопольдом! Забыть во имя дружбы Пашу? Отказаться от Паши?

— А телеграммы из дому нет, — говорила Доминика. — Нет и нет телеграммы.

Каждое утро она просыпалась с вопросом, не принесли ли телеграмму от родителей.

«Наша родная и любимая дочь, горюем с тобой твоим горем, скучаем о тебе, ждём домой тебя, дочка, когда родится твой маленький. И нашего милого, бесценного внука ждём и любим! Отец, мать».

Телеграммы от отца и матери не было.

— Они не хотят моего возвращения домой. Они меня прогнали из дому.

— Меня тоже прогнали из дому.

— Товарищ Прохор! Проша Ты мужчина, у тебя ведь не будет маленького.

— А вы не бойтесь, вы радуйтесь, что у вас будет маленький! Ваше счастье, что будет!..

— Правда, правда! Я радуюсь. Спасибо тебе, Проша. Ничего, что я на «ты» перешла? Так ближе, теплее, на «ты» Ванеев хотел сына. И я хочу сына, но если родится дочка, Ванеев и дочку любил бы Как ты всегда сердечно скажешь, Проша, спасибо тебе! Ты мне всё равно что родной.

Однажды, когда, по обыкновению, они прогуливались вдоль села, Доминика замедлила шаг, к чему-то прислушиваясь, ей одной только слышному. Зеленоватая болотная бледность медленно полилась по лицу. Глаза стали огромны, застыли.

— Скорей домой! — сорвалось с губ.

Вытянув руку, она шатающимся шагом подошла и со стоном привалилась к забору.

— Скорее Ольгу Борисовну! Лепешинскую! Прошка, Прошка, скорей! — Она крутила и мяла край чёрной шали, открывала рот, ловила ртом воздух.

Прошка перепугался, с перепугу потерял соображение. Что делать? Кричать во всё горло? На помощь, на помощь, помогите, добрые люди!

А добрые люди, то есть ермаковские бабы, увидев из окон припавшую к забору Доминику Ванееву, повыскакивали из изб, наспех накинув шубейки поверх кофточек, подхватили роженицу под руки и повели домой.