Удивление перед жизнью

Мария Ивановна находилась с Дмитрием Николаевичем Орловым в резко антагонистических отношениях. На чем была замешена их ссора, не ведаю. И вот идет обсуждение спектакля «Умка — Белый Медведь». Орлов, как я уже упоминал, сыграл чукчу Умку бесподобно. Выступают деятели нашего театра, хвалят, делают замечания, кто‑то довольно нудно разбирает игру Орлова, не поймешь — не то хвалит, не то осуждает. И вдруг вскакивает Мария Ивановна, при всем честном народе, при всей труппе падает на колени и кричит Орлову: «Митя, ты гений!» — после чего пулей мчится к двери и исчезает. Обсуждение становится бессмысленным, и все благоговейно расходятся. Нет, Мария Ивановна не помирилась с Орловым, но высший внутренний импульс, сущность Бабановой — художника. обязывал крикнуть эту фразу. Житейские волнения не затмевали художника, не уничтожали его.

Другой пример. Мы репетировали дипломный спектакль «Слуга двух господ» Гольдони. Мария Ивановна сама возглавляла работу, но из‑за ее занятости в тот момент (она репетировала «Таню») обязанности режиссера практически выполнял молодой талантливый актер Афанасий Севастьянович Белов, проявлявший свое дарование и в режиссуре. Кстати, он помогал также выпускать спектакль «Собака на сене». Позднее был призван нам в помощь и другой молодой режиссер из «чужого» театра — Валентин Николаевич Плучек. Мария Ивановна являлась к нам редко. И вот эти ее редкие явления каждый раз совершенно сбивали нас с толку. Вместо радости одно отчаяние. В чем же дело? А вот в чем. Педагогического дара у Марии Ивановны не было никакого, ничего объяснить не умела. Говорит, бывало, говорит, а потом вдруг скажет: «Ну смотрите!» — и покажет, как делается. И за Смеральдину, и за Труфальдино, и за доктора Бартоло, за всех. Покажет, убьет наповал, спросит: «Поняли?» — и уходит.

Ничего мы не поняли. Поняли только то, что ничего подобного никто из нас никогда сделать не сможет. Репетиция оканчивалась, мы уходили мрачные, подавленные, с полным пониманием своего ничтожества. И снова Белов, или Плучек, или оба вместе пытались пахать нашу нечерноземную полосу, возвращать нам дыхание и веру. Через несколько дней мы успокаивались, снова заражались репетиционным азартом, энергией, весельем, лихо репетировали. Но вновь появлялась Бабанова, смотрела нашу работу, входила в азарт, кричала: «Нет, нет, не так, смотрите!» — показывала и исчезала. Невыносимо… Пытка продолжалась долго, а время шло… Март 1938 года. За окном пригревает солнышко, тает снег, капель. В мае сдача дипломного спектакля, а у нас на душе глубокая осень. После очередного визита Марии Ивановны (сейчас‑то я эти ее показы вспоминаю с восхищением, да и тогда мы разевали рты, но…) мы, студенты, занятые в «Слуге двух господ», пошли на неслыханную дерзость, на отчаянный шаг: больше не пустим Марию Ивановну на репетиции до самого показа ни разу! Решение приняли единогласно. Но как сказать об этом нашей любимой, нашей обожаемой Бабановой — вопрос. Жребий пал на меня.

Вот оно, бремя старосты. Не помню, честное слово, не помню, как я осмелился выполнить это чудовищное поручение. Но выполнил. Что говорил, как говорил, не помню. И с этого дня Мария Ивановна перестала нас замечать, не видела никого, при встрече отвечала на наш поклон и «здравствуйте, Мария Ивановна» коротким и холодным «здра» и пролетала мимо, как будто встречала злейших неприятелей. А мы репетировали. Безответственно, но с радостью.

Наступил май. Показывать спектакль надо было на большой сцене Театра Революции. Перед сдачей, разумеется, обязаны показать работу своему художественному руководителю. Мы в костюмах, в гриме за кулисами. На сцене установлены декорации. Все торжественно. А в темном зрительном зале ряду в шестом сидит один человек — она! Вооружилась толстой тетрадкой, карандашом. Не пошла за кулисы, даже не глянула на нас. Полное отчуждение. Ужасно… Пошел занавес. Играем. И все время за кулисами друг у друга спрашиваем: что она, как? Ответ один: сидит, что‑то пишет. Ох! Кончился первый акт. Не пришла, не показалась. Ну, честно скажу, все равно играли весело, с удовольствием… Все, репетиция кончается. Свадьба Сильвио с Клариче, Беатриче с Федерико. Занавес.

Сгрудились за кулисами, ждем. Нет, ждать не успели. Влетает Мария Ивановна и с криком: «Вот, вот!» — на наших глазах в клочья рвет свою тетрадь, кричит: «Молодцы! Молодцы!» — обнимает и целует всех по очереди и без очереди, хохочет победным смехом. Ей — богу, такой финал спектакля в подарок от жизни получаешь только однажды. А потом всем в аттестат — 5,5,5!.. Даже мне, хотя я за все годы пребывания в театральной школе свое актерское искусство больше чем на тройку не проявлял никогда. Не то чтобы пень пнем, а просто зажимался на показах и выглядел именно деревянным.

Замечал: люди, достигшие больших высот, перейдя в иные материальные сферы, перестают понимать других, забывают свою прежнюю жизнь или даже становятся жадными, иногда и патологически жадными.