Угол падения

— Лех, ты прости. Ну рвется она на работу. Молодая, красивая, найдется какой-нибудь дурак, будет потом реветь, я же не могу ее весь день караулить. А там все знакомые, все меня знают, и я знаю, что никто не посмеет тронуть.

— Что ж ты по такому случаю сам Валеру не придушил? Тебе бы и по башке бить не понадобилось, знаешь небось, куда давить. Я когда синяк увидел на шее, грешным делом на тебя подумал.

— Я не могу. Одно дело, когда приказ, когда чужие, а здесь — свои.

— Ладно, чего теперь.

— Ну, так ты меня простишь?

— Погоди, дай улежаться. Не сразу же?

— Что, значит, не придете на старый Новый год?

— Не знаю. Но на Восьмое марта приедем точно. Барышев рассмеялся:

— Спасибо, не до лета будешь дуться, благодетель.

Не хочу по-плохому расставаться: хороший ты мужик, Леха. Руку-то пожмешь на прощанье?

— Если ты меня инвалидом не оставишь.

— Как можно? При жене?

Они протянули друг другу руки, рассмеялись напряженно, но уже по-доброму, Барышев подмигнул Александре и пошел выносить из своего номера вещи.

Леонидов взял у жены сумку и начал складывать кое-как в нее вещи.

— Что ты делаешь? — закричала Александра. — Они же так все не влезут!

— Это у тебя не влезут. — Алексей прыгнул на баул и стал топтаться на нем, уминая вещи. Жена с отчаянием смотрела на это безобразие, с трудом сдерживая слезы. Сережка же, наоборот, довольно заулюлюкал и тоже изо всей силы пнул ногой сумку.

— Можно, я тоже? Можно?

— Ну, вот и все, — сказал Леонидов, с трудом затягивая «молнию».

По коридору пробегал народ, кто-то искал стаканы, кто-то полотенца.

— Вы свою мебель не выносили? — спросил тащивший к выходу две большие сумки Коля. — А посуду?

— Елки! Александра, что там у нас было?

— Сейчас тетка со списком придет, все с вас спросит! — крикнул Коля уже с лестницы.

— Утешил, — вздохнул Леонидов. — Пойду возьму хоть стаканы, пока все не растащили.

— Какие стаканы, ты же их вчера побил.

— Да? Тогда сядем подождем.

Саша расположилась на диване, Алексей стал помогать мужикам растаскивать по комнатам казенную мебель. Наконец объявилась толстая тетка с не менее толстой тетрадкой и стала визжать дурным голосом:

— Да что ж это здеся такое творится? Ладно, они тут все друг друга поубивали, милиция кажный день подъезжает, а тут еще мои мебеля! Где стаканы граненые — три штуки в каждой комнате? Где тумбы прикроватные три штуки? Полотенца — на лицо по одному? Где? Сдавайте мне номера, я вас никуда не выпущу!

Леонидов поморщился при виде этого приступа должностного рвения и попытался было влезть, но из своей комнаты появилась измученная Серебрякова.

— Алексей Алексеевич, не поможете мне вынести сумки?

Он послушно пошел за ее вещами, услышав за спиной негромкое:

— Не надо так кричать, сколько я вам должна?

— Да вы о чем себе понимаете? Это же казенное имущество.

Раздалось шуршание купюр, и визжащий голос стал постепенно сходить на нет:

— Я сама, что ли, буду все покупать?..

Видимо, тетка получила еще одну, самую окончательную бумажку, потому что сразу затихла и пошла закрывать комнаты.

— Все? — спросил Леонидов, вынося серебряковскую сумку.

— Да, пошли к машинам, — ответила Ирина Сергеевна.

— Ну, слава богу! — вздохнула Саша.

Из дальнего конца коридора выволакивал вещи Юра Клинкевич, за ним шла Наташа, пытаясь пристроить на плечо сползающий ремешок сумки.

— Все, что ли? — крикнула тетка. — Закрываю!

— Да сделайте одолжение, — не выдержал Алексей.

Они пошли к лестнице, оставив позади себя растерзанную, загаженную пустоту старого паркета и тишину, прерываемую только скрежетом запираемых замков.

На первом этаже уже никого не было. На салатной стене давно остановившиеся часы показывали вечные два пятнадцать. Леонидовы и Ирина Сергеевна вышли на улицу. Коттедж величественно выступал из сугробов, которые подтачивала капающая с крыш влага, над ним низко стелилось дымчатое небо. Мерзкая, как и настроение у отъезжающих, погода. Впереди маячило несколько знакомых фигур, направляющихся к воротам. Алексей тащил две огромные сумки, как можно быстрее, — женщины и Сережка с трудом поспевали за ним.

Наконец они вышли к воротам. Сотрудники фирмы и сопровождающие их лица переминались с ноги на ногу, дожидаясь сигнала садиться по машинам. Уехали только Барышевы, прихватив с собой семью Глебовых.

— Как размещаться будем? — спросил кто-то из молодежи.

— Да прыгайте куда придется, все равно на похороны ехать. А там разберемся, — сказал Манцев.

— Мы с детьми никуда не поедем, — сразу заявила Юлия Николаевна Казначеева. — Мы возьмем Валерию Семеновну, Павлика — и по домам. Кто-нибудь один может сесть в нашу машину.

Никто не выказал желания, и Казначеева пошла заводить свою «восьмерку». Татьяна Иванова повернулась к Эльзе:

— Я могу тебя и Лизу захватить. И Саша с нами сядет. Мы, наверное, поедем, все-таки надо, чтобы кто-то с работы был. Ну что?

— Да, конечно, — поддержал ее Иванов-младший. — Сама поведешь?

— А у тебя что, права есть? — съязвила Татьяна.

— Представь себе, позаботился.

— Ну, заводи тогда. — Она бросила Иванову ключи. — Синяя «ауди», помнишь хоть, на чем мы сюда приехали?