Угрюмое гостеприимство Петербурга

Встовский же сделал, о чем доложил Шаховскому, с особым усердием оттого, что всю свою службу был боевым офицером и теперь, оказавшись у Шаховского, был не способен привыкнуть к гуманизму и добродетелям христианским. Он поступил так, как на Кавказе поступал с насильниками-черкесами. Не больше и не меньше. Для него это было делом привычным.

Но Шаховской, не знавший об этом, затаил на полковника обиду за жестокость, однако наказать подчиненного не мог. Не мог, во-первых, потому, что приказание было тайное и о нем никому не было ведомо; и если бы Встовский получил от князя взыскание, встал бы вопрос: за какие проступки? Во-вторых, теперь, когда Встовский сделал это для Шаховского, Иван Леонтьевич чувствовал себя в чем-то ему обязанным.

И посему Иван Леонтьевич затаил на подчиненного злобу, а письмо его сжег.

Глава 17

Сватовство

Была б невеста, поп всегда найдется!

Уильям Шекспир

В то время как Суздальские беседовали в библиотеке, а Шаховской размышлял о праве судить, Ричард был с визитом к князю Демидову в его доме на Вознесенском проспекте.

С четверть часа маркиз просидел в приемной, пока лакей не доложил, что его сиятельство готовы его принять. Александр Юрьевич был явно не в духе; восторга от прихода Ричарда он не испытывал никакого, чего не посчитал нужным скрывать. Когда молодой человек вошел, князь встал, приветливо улыбнулся и произнес:

— Маркиз! Заставил ждать — прошу прощения: я не ждал вас.

Ричард сдержанно поздоровался и опустился на софу. Ему предстоял, как он теперь думал, самый важный разговор в его жизни. Князь из вежливости сказал что-то очень любезное, Ричард ответил тем же. Они поговорили какое-то время, прежде чем приступить к делу; притом Александр Юрьевич все время перебирал бумаги, словно бы что-то искал, а Ричард созерцал паркет, словно тот мог вселить в него мужество для разговора.

Повисла пауза, во время которой Демидов изобразил, будто полностью погрузился в чтение какого-то документа, будто тот представлял особую важность.

«Теперь я должен говорить, с чем пришел, — или уйти», — понял Ричард, безошибочно угадывая, что князь искренне надеется на последнее.

— Александр Юрьевич, — произнес он сдавленным голосом, — я давеча был в гостях у Ивана Леонтьевича Шаховского. Он рассказал мне, почему вы, и Михаил Васильевич, и Марья Алексеевна имеете ко мне неприязнь.

— Вот как? — Демидов отбросил документ, словно старый, годный лишь для растопки печи черновик, и внимательно посмотрел на Ричарда.

— Мой отец поступил неправильно, — тем же сдавленным голосом продолжал маркиз. Говорить об этом ему было неприятно и тяжело, однако он понимал, что теперь это необходимо. — Я знаю, что он причинил боль Владимиру Дмитриевичу, и Михаилу Васильевичу, и вам, князь. Я знаю, что вы всегда не любили отца и осуждали его после того, как он увез мою мать в Британию. И я хочу принести вам искренние извинения.

Александр Юрьевич не отвечал. У него не было сомнения в том, что этот молодой человек говорит искренне и от всей души сожалеет, что его родители оскорбили стольких людей своим браком. Но он также понимал, к чему Ричард клонит. «Если простить, он попросит руки Анастасии», — подумал князь.

Где-то в отдаленных закоулках своей души он понимал, что этот Ричард не виноват в том, что родился на свет таким образом. Он видел, что молодой маркиз — человек чести. Но позволить ему брак с дочерью (и тем самым опозорить ее и себя) он не мог.

— Вам, маркиз, незачем просить у меня прощения, — сказал он. — Я не в обиде на вас за грехи ваших родителей.

— Стало быть, я могу рассчитывать на то, что вы будете относиться ко мне…

— Несмотря на все ваши достоинства, — твердо сказал Демидов, — я не могу забыть о том, что вы сын герцога Глостера. И если вы пришли говорить о моей дочери, — он строго взглянул на Ричарда, — я прошу избавить меня от этого разговора. Этому не бывать.

— Но я люблю ее!

— Знаю, — кивнул Александр Юрьевич. — И верю, что ваши чувства самые искренние. Но я не отдам дочь за вас: это опозорит ее и всю нашу семью.

— Но, князь!..

— Нет, маркиз, — покачал головой Демидов, — я не дам своего согласия.

— Pour qoi, papа?[78] — произнес голос из-за спины князя. Анастасия неслышно для него вошла в кабинет и теперь имела вид враждебный и решительный.

— Потому что я не буду мириться с твоим позором!

— Но мы уедем в Англию, там никто не посмеет смеяться над нашим союзом! — воскликнул Ричард.

— Что?

— Да, отец, — подтвердила Анастасия, — мне не нужно ваше согласие, я люблю Ричарда. И если вы воспротивитесь, мы обвенчаемся тайно!

— Вот как? — в приступе гнева взревел Александр Юрьевич. — Немедленно иди в свою комнату! А вы, маркиз, убирайтесь вон!

В кабинете застыла звенящая тишина. Прошло две секунды, никто не проронил ни слова. Затем Ричард поклонился и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Анастасия вышла через другую дверь и громко хлопнула ею.

Князь остался наедине с собственной яростью, в порыве которой сел за стол и написал короткое письмо герцогу Глостеру:

«Sir,