Угрюмое гостеприимство Петербурга

К тому же князь Андрей Петрович, как и многие влиятельные люди, внезапно утратившие свое влияние, не мог поверить в то, что все его былое могущество, вся его прошлая мощь безвозвратно исчезли. Привыкший делать то, что считает должным, старый князь и теперь не желал считаться с чьим-либо мнением.

Петр Андреевич тем временем отправился на встречу с Германом Шульцем, о которой он условился за несколько дней. Раз уж ему все равно предстоит отправиться в опасную экспедицию, из которой, может статься, он не вернется, Петр Андреевич решил исполнить данное Герману слово и вывести его в свет.

Посему, едва они с Германом встретились, Петр Андреевич повез друга в магазин, где они купили Шульцу самый изящный фрак (на то, чтобы заказать его у портного, времени не оставалось). Суздальский выхлопотал лишнее приглашение на бал-маскарад и теперь вручил его Герману.

Они отправились на Конногвардейский бульвар, где Лука помог молодым людям одеться. Андрей Петрович разрешил сыну воспользоваться старой своей каретой, и к десяти часам Петр Андреевич и Герман въезжали во двор дома князя Демидова на Вознесенском проспекте.

Герман, как ни силился, все не мог поверить, что то, что происходит, происходит с ним, и притом наяву. Дворецкий, почтительно открывший господам двери, лакеи в ливреях, учтиво предлагающие шампанское, офицеры в парадных мундирах, дамы в вечерних платьях — весь свет Петербурга предстал перед губернским секретарем в полном своем великолепии.

Шульц позавидовал своему другу, который здесь держался уверенно и спокойно, который не находил в бале ничего удивительного и сверхъестественного. Петр Андреевич шел по залу, сдержанно кивая высшим петербургским сановникам, которые, по всей видимости, его не узнавали.

Суздальский подошел к человеку в генеральском мундире и весело с ним поздоровался:

— Доброго вечера, Михаил Васильевич.

— Петр Андреевич, вы здесь? — Ланевский был удивлен видеть Суздальского.

— Вы находите это странным?

— Ну что вы, Петр Андреевич, — поправился Михаил Васильевич. — Разумеется, я вас рад видеть. Но я опасался, что вы будете не один, а в компании маркиза… не буду называть его имени.

— Маркиза здесь нет, — сказал Суздальский, — однако со мной приехал мой друг, о котором я вам как-то рассказывал. Герман, познакомься, старый друг нашей семьи князь Михаил Васильевич Ланевский. Князь, мой друг Герман Модестович Шульц.

— Из немцев? — учтиво улыбнулся Ланевский.

Герман был выше князя и все же чувствовал себя рядом с ним ничтожеством, вошью. Вопрос Ланевского его смутил, он не знал, как правильно на него отвечать, однако на помощь пришел Петр Андреевич.

— Из немцев, из немцев, — уверенно кивнул он.

— А вы, часом, не родственник Генриху Карловичу, что служит в Министерстве финансов? — поинтересовался Михаил Васильевич.

Герман густо покраснел от стыда и опустил взгляд. Когда он снова посмотрел в глаза князю, он осознал, что от него ждут ответа, и сбивчиво произнес:

— Если это и так, то о таковом родстве мне неизвестно.

Сказав это, Шульц проклял себя за вранье. Разумеется, он никак не относится к Шульцу из Министерства финансов. Он просто сын обрусевшего немца и отпетой еврейки. И какого черта он должен стыдиться своего происхождения? Герман был зол на себя, что сразу не сказал князю о себе правду, был зол на Петра Андреевича, который солгал, чтобы не уронить перед князем его и себя самого. Но пока молодой человек думал об этом, Суздальский кивнул князю и увлек своего друга дальше.

Он остановился перед прекрасной девушкой в белом атласном платье и представил ее. Это была виновница бала Анастасия Демидова. Княжна сразу поняла, что этот долговязый нескладный молодой человек не тот, кого она ждала сегодня весь день, и потому отвечала Герману лаконично, не скрывая, что он ей неинтересен. Но вот Петр Андреевич сказал ей что-то на французском (Герман не разобрал), и Анастасия преобразилась, лицо ее засияло, она улыбнулась своею теплой улыбкой и сказала, что бесконечно благодарна ему.

Музыканты заиграли мазурку, и Петр Андреевич с Анастасией унеслись в танце, оставив Германа в одиночестве. Шульц, несколько раздосадованный тем, что его бросили одного в этом незнакомом для него мире, подошел к лакею с подносом, с которого сорвал бокал шампанского, и залпом опустошил его. Затем он взял другой и с ним стал гулять по залу, наблюдая танцующих франтов, прелестных дам, офицеров и людей в возрасте, которые беседовали тут и там.

Он проходил мимо двоих пожилых людей и краем уха услышал их разговор.

— Необходимо перестраивать экономику, Павел Петрович, — говорил человек в темно-сером сюртуке с орденом Святого Владимира на груди. — Феодальная система, на которой построена наша страна, — позор для России.

— Вы еще скажите, что предлагаете отменить крепостное право, Генрих Карлович, — не без лукавства в голосе отвечал полный человек в генеральском мундире.

Герман остановился. Уж не тот ли это Генрих Карлович, которого ему вменяли в родственники? Он повернулся к беседующим господам и принялся жадно слушать их разговор.