Уильям Оккам

Мыслитель намечает некоторую модификацию аристотелевского истинностного критерия, которая позже оказалась полезной в трактовке проблемы парадоксальных предложений (insolubilia). Согласно Оккаму, «вовсе не обязательно, чтобы из допущения существования человека следовала истинность предложения: (I) „Человек имеется“. Ведь даже при существовании человека возможна ситуация, когда предложение (I) никем не произносится, а потому, следовательно, не будет рассматриваться как истинное» (59, 293).

Особым разделом семиотики Оккама является теория имен (в том числе имен собственных), освещающая важные философские аспекты. Прежде всего, мыслитель рассматривает синонимы (synonyma), подразумевая под ними «те имена, которые все использующие их относят безусловно к одному и тому же предмету согласно одному и тому же способу обозначения; так, например, „Марк и Туллий суть синонимичные имена“» (11, d. V, q. 10). Приведенные имена относятся к одному и тому же лицу — Цицерону. Кроме того, как дополнительное условие синонимичности двух имен выставляется требование, чтобы они имели один и тот же modus significandi, т. е. чтобы эти два имени могли обозначать нечто одинаковым способом.

От синонимов Оккам отличает омонимы (aequivoca). Так он именует слова, одинаково звучащие, но расходящиеся по смыслу. При этом мыслитель предупреждает, что «не каждое слово, одинаково обозначающее многое, есть омоним (aequivocum). Ведь каждое слово одинаково обозначает многое; так, например, имя „человек“ обозначает всех людей» (59, 18). Среди омонимов философ выделяет две группы: омоним по случаю (acquivocum a casu) и омоним по соглашению (aequivocum a consilio). Существуют имена, не являющиеся ни синонимами, ни омонимами. Это, по Оккаму, так называемые разнозначащие имена (diversivoca), частным случаем которых будут антонимы: «другие имена, на самом деле, не сочетаются друг с другом ни как имена, ни как звучания, например, „огонь“, „камень“, „цвет“. Такие имена называются разнозначащими» (там же, 162).

Философская значимость семиотического анализа имен как приложимого и к философским категориям выявилась в полной мере лишь много веков спустя (см. 44).

Семиотический подход у Оккама существенно способствовал уточнению гносеологической проблематики и вместе с тем отнюдь не означал ослабления тех элементов материализма в его наследии, на которые указывалось выше. В особенности ценным в этом отношении было его понятие о естественном обозначении интенцией, а также трактовка им персональной суппозиции. Примечательно и принятие Оккамом по существу вполне материалистического аристотелевского истинностного критерия, небольшая модификация которого не была связана с какой-либо формой идеалистической ревизии. Безусловно совместима с материалистической концепцией и его трактовка понятия знака, а также связанного с ним понятия значения.

Что касается более точного выяснения «взаимоотношений» между знаком и внешней реальностью, то было бы, конечно, антиисторичным приписывать Оккаму диалектический подход в решении этого вопроса. Согласно Оккаму, реальность плюралистична и состоит из единичных предметов. Ее причиняющее воздействие образует в человеческом уме знаки. Источник их происхождения выявляется поэтому в первичной интенции (11, d. IV, q. 19). Мышление и бытие согласуются посредством причинной связи естественного обозначения (significatio naturalis).

Семиотическое учение Оккама — в центре методологической доктрины оккамистов, которые уделяли ей не меньшее внимание, чем его натурфилософии. Значение семиотических пластов в философии мыслителя столь велико, что мы можем теперь предпослать выражению «радикальный номинализм» дополнительный эпитет — «семиотический».

В тесной связи с семиотикой трактует Оккам собственно логические проблемы. По Оккаму, логика имеет дело с изучением интенций, которые должны рассматриваться как акты творческого мышления человека. Он склонен был несколько сближать предметы логики, риторики и грамматики, что было проявлением его установки на комплексное рассмотрение идеальных, словесных и графически закрепленных знаковых образований. «Логика, риторика и грамматика, — писал он, — суть подлинно практические руководства, а не чисто умозрительные дисциплины, поскольку вышеуказанные три области знания поистине управляют разумом в его деятельности» (цит. по: 102, 3, 331).