Уинстон Черчилль

Чувствуя, что он находится на поворотном рубеже исторического развития Европы, и видя преступную инерцию британской внешней политики, Черчилль приложил чрезвычайные усилия для того, чтобы изменить точку зрения правящей консервативной партии. В конце марта 1936 г. он выступил перед комитетом консервативной партии с наиболее, пожалуй, полным и детальным обоснованием принципов британской внешней политики на протяжении длительного исторического периода. “В течение четырех столетий внешняя политика Англии заключалась в том, чтобы противостоять сильнейшей, наиболее агрессивной, более всего стремящейся к доминированию державе на континенте и, в частности, предотвратить попадание Нидерландов в руки этой державы. С точки зрения истории, эти четыре столетия представляют собой цепь последовательных усилий. Несмотря на непрестанную перемену имен, фактов, обстоятельств и условий, постоянство английской внешней политики следует отметить как одну из самых примечательных черт в истории расы, наций, государств и народов. Более того, нужно отметить, что в всех этих случаях Англия, следуя своему курсу, ставила перед собой самые тяжелые задачи. Она противостояла Филиппу II Испанскому, выступила против Людовика XIV при Мальборо, против Наполеона, против Вильгельма II Германского в тех случаях, когда гораздо легче и соблазнительнее было бы присоединиться к сильнейшей стороне и поделить плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более сложный курс, присоединялись к менее сильным державам, создавали их коалицию и таким образом развивали и лишали надежд континентального военного тирана, кем бы он ни был, какую бы нацию ни возглавлял. В результате после четырех столетий битв мы сохранили свободу Европы. Я не знаю ничего, что могло бы ослабить или изменить справедливость, мудрость, ценность того, что вело вперед наших предков. Я не знаю ничего в военной, политической, экономической, или научной области, что заставило бы меня думать, что мы не должны или не можем двигаться той же дорогой. Германия не боится никого. Она вооружена лучше, чем когда бы то ни было. Ее возглавляет группа отчаянных игроков, которым сопутствует удача, очень скоро они вынуждены будут выбирать, с одной стороны, между экономическим и финансовым крахом, внутренним недовольством и - с другой стороны - войной, которая приведет к германизированной Европе под нацистским контролем. Поэтому, мне кажется, что присутствуют все старые условия и снова наше национальное спасение зависит от того, сумеем ли мы собрать опять все силы Европы для сдерживания возглавляемых Германией попыток. Мои три главных предложения заключаются в следующем: первое - мы должны выступить против державы, претендующей на доминирование. Второе - мы должны признать, что Германия при современном нацистском режиме быстро создает новые виды оружия. Третье - объединившись в рамках Лиги наций, мы можем овладеть контролем над будущим агрессором”.

В свете жалкого поведения Парижа и Лондона бельгийский король Леопольд пришел к заключению, что на союзников полагаться нельзя и денонсировал договор о военном союзе. Теперь французские войска могли войти в Бельгию только после вторжения в нее Германии. По словам британского военного историка Хорна, “стратегия” “линии Мажино” была разбита одним ударом”. Принимая 18 мая Буллита, друга Рузвельта, министр иностранных дел Германии фон Нейрат сказал: “Как только фортификации на Западе будут завершены и страны Центральной Европы поймут, что Франция не может вторгнуться на германскую территорию, они переменят ориентацию своей внешней политики и в Европе образуется новое созвездие союзных стран”.

В эти дни Черчилль потерял один из самых надежных источников своей информации - видного чиновника Форин-оффиса Ральфа Виграма. После неудачного визита Фландена в Лондон Виграм проехал по занятой немецкими войсками Рейнской области. Его шокировали дети, игравшие под руководством солдат в военные игры, снежки имитировали гранаты. Как позднее писала Черчиллю его жена Ава Виграм, по прибытии домой “он сказал мне: “Теперь война неизбежна, и это будет самая ужасная война. Не думаю, что я увижу ее, но вы увидите. Ожидайте теперь, когда бомбы начнут падать на наш маленький дом”. У Виграма было чувство личной вины: “Мне не удалось убедить людей здесь, что стоит на кону. У меня не хватает сил убедить их. Уинстон всегда понимал, что происходит, и у него достаточно сил, чтобы пойти до конца”. Под влиянием депрессии Виграм покончил с собой.

* * *