Уинстон Черчилль

Черчилль вспоминал, как кавалькада автомобилей прибыла в Бове, где премьер-министр и английский представитель поднялись потайной лестницей в башню замка. Двери открылись и их приветствовал генералиссимус Фош. На стене висела огромная карта фронта. Фош указал на германские приобретения в ходе 1-го дня наступления: “О-о! Как они велики”. Затем его карандаш перешел ко второй стадии германского движения: “2-й день наступления: “А-а”. 3-й день: “У-у!”. Немецкое продвижение было заметно меньше, чем в предшествующие дни. И, наконец, сказал Фош, вчерашний день явился последним днем немецкого наступления. Было ясно, что противник исчерпал свои силы. Установилось своего рода равновесие противоборствующих сил. После паузы Фош вскричал: “Стабилизация. А затем наступит наш черед”. Воцарилась тишина. Премьер-министр Клемансо двинулся навстречу Фошу, говоря: “Тогда, генерал, позвольте, я вас обниму”. Но эти объятия могли оказаться преждевременными: Германия поставила все на июльское наступление.

В этот критический момент кайзер нашел время для того, чтобы обозначить базовое различие между политической философией Германии и англосаксов. Было 15 июня 1918 года и Германия владела невиданным “европейским состоянием”, особенно обширным на Востоке. Взгляд на карту исполнял его гордости. На банкете для военных вождей страны в честь тридцатилетия своего правления Вильгельм Второй заявил, что “война представляет собой битву двух мировых философий”. Австрийский посол принц Гогенлоэ зафиксировал теоретизирования кайзера: “Либо прусско-германо-тевтонская мировая философия - справедливость, свобода, честь, мораль - возобладает в славе, либо англосаксонская философия заставит всех поклоняться золотому тельцу. В этой борьбе одна из этих философий должна уступить место другой. “

К концу июня 1918 года посол Мирбах пришел к выводу, что поддерживать большевиков нет никакого смысла: “Мы, безусловно стоим у постели безнадежно больного человека”. Большевизм скоро падет в результате своей дезинтеграции. В качестве альтернативы следует обратиться к монархистам, но они слишком ленивы, потеряли ориентацию и заботятся лишь о возвращении привилегий. Ядром будущего правительства должны быть умеренные среди октябристов и кадетов с привлечением видных фигур из бизнеса и финансов. Этот блок следует укрепить привлечением сибиряков.

Все эти планы зависели от германской армии - наличных сил было достаточно лишь для одного крупномасштабного наступления на Западе. Только 2 сентября император Вильгельм признал поражение. Он записал в этот день: “Битва проиграна. Наши войска отступают без остановки начиная с 18 июля. Фактом является, что мы истощены… Наши армии просто больше ничего не могут сделать”. А вот описание критического дня Гинденбургом: “ Чем хуже были вести с далекого Востока, тем быстрее таяли наши ресурсы. Кто заполнит брешь, если Болгария выйдет из строя? Мы могли бы еще многое сделать, но у нас уже не было возможностей сформировать новый фронт… Поражение в Сирии вызвало неизбежное разложение среди наших лояльных турецких союзников, которые снова оказались под ударом в Европе. Как поступит Румыния, могущественные фрагменты прежней России? Все эти мысли овладели мной и заставили искать выход. Никто не скажет, что я занялся этим слишком рано. Мой первый генерал-квартирмейстер, уже приняв решение, пришел ко мне во второй половине дня 28 сентября. Людендорфом владели те же мысли. Я увидел по его лицу, с чем он пришел”.

Наступил тот перелом, которого союзники ждали долгие четыре года. Но Черчиллю не хотелось, чтобы в западных столицах - Лондоне, Париже и Вашингтоне сложилось впечатление о том, что суровые испытания уже позади. Он писал Ллойд Джорджу: “Немцы будут продолжать борьбу до последнего и бросят все свои ресурсы, которые в настоящее время являются большими, чем наши”. На военном совете в Бове американский генерал Першинг зачитал ответ президента Вильсона на призыв о помощи: 480 тыс. американских солдат находятся на пути в Европу. К этому времени Англия сделала важный жест в своей дипломатической игре - выступила с заявлением, что не нуждается в плодах победы. Представляя правительство, Черчилль сказал в эти дни: “Мы не нуждаемся в территориальных приращениях и торговых преимуществах. Примирение англичан и американцев - вот награда Британии. Это и есть их львиная доля”. Через неделю он писал в письме: “Если все пойдет хорошо, Англия и Соединенные Штаты отныне могут действовать вместе. А через 50 лет, если мы будем действовать подобно тому, как мы действуем сейчас, если мы будем идти навстречу друг другу, мы станем единым целым”.