Немцы проявили “полное непонимание” мессианерского пыла большевиков. Делегация во главе с Г.Зиновьевым, задачей которой было осуществление социальной революции в Центральной Европе, была остановлена первым же немецким часовым. Тонны подрывной литературы (особенные усилия были приложены при подготовке газеты “Факел”) были по немецкому требованию сожжены. Германским независимым социалистам было попросту запрещено посещать Советскую Россию. В то же время немецкая сторона недооценила Троцкого, который явно выигрывал словесную дуэль у Кюльмана, вначале не видевшем угрозы в русском эксцентрике. Поскольку мир, затаив дыхание следил за брестской ареной, идеи русской революции распространялись самым эффективным способом. Гофман описывает как “по приказу Троцкого его зять Каменев произнес речь, от которой у всех сидевших за столом офицеров кровь ударила в голову… Русские могли бы выступить с такой речью лишь в том случае, если бы германская армия была разбита, а русские войска вступили бы на германскую территорию”.
Гофман заявил, что длительные дискуссии нежелательны. Немцы поддерживают отделяющихся от России представителей окраинных областей. Тогда Троцкий ответил, что “мы отказываемся подписывать условия мира, но Россия воевать не будет”. Пораженные немцы ждали три дня, а потом заявили, что начинают наступление против Петрограда и Москвы. Штаб Гинденбурга был в ярости от затяжки переговоров. Троцкий покинул пост народного комиссара иностранных дел и приступил к организации новой военной основы России - Красной Армии.
Британская дипломатия в эти дни делает поворот, который мы не можем не отметить. До сих пор на всех стадиях - царизм, временное правительство, советская власть - англичане поддерживали единство России, иной подход даже не возникал. И только в декабре 1917 года Лондон как бы прощается с вековым конкурентом - союзником, страной, с которой он воевал в Крыму, враждовал в Персии, на Дальнем Востоке, и с которым он крушил Наполеона и Вильгельма Второго. Лондон впервые начинает изучать перспективу развала великой страны. Но Ллойд Джордж не был бы гениальным политиком, если бы доверился первой же умозрительной схеме. Будущее не дано знать никому, а настоящее достаточно печально: британская армия не имеет резервов, воля Франции к борьбе на исходе. Италия зализывает раны после жестокого поражения у Капоретто. Какова цена донесениям из Петрограда, говорящим, что Ленин и Троцкий - платные агенты Германии? Примитивных оценок следует избегать. Обстоятельства сегодняшнего дня не должны скрывать перспективы, в которой Россия всегда будет одним из самых значительных факторов.
* * *
Для Запада самое суровое время наступило в марте 1918 года. Черчилль был на фронте и видел как Людендорф а течение нескольких дней сделал то, что англичане и французы не могли сделать в течение нескольких лет - значительно продвинуться вперед, беря десятки тысяч военнопленных и огромные военные склады. 24 марта он вместе с Ллойд Джорджем и новым начальником имперского штаба сэром Генри Уилсоном ужинали в прежнем парижском особняке Грея. “За все время войны я не видел большего беспокойства на лицах, чем в тот вечер”. Все островные резервы следовало бросить на континент, британские запасы предоставлялись в качестве компенсации потерянного. Наконец-то Запад избрал единого военного распорядителя - генералиссимуса Фоша. 12 апреля генерал Хейг издал свой знаменитый приказ по британским войскам, ощутившим всю мощь германского напора: “Прижаться спиной к стене и держаться”.
Вообще говоря, Черчилль стоял за то, чтобы и в 1918 году воздержаться от грандиозных наступлений. Он верил, что время работает на союзников. 1919 год - вот год броска вперед. 5 марта 1918 года он записал в меморандуме: “Чтобы атаковать в 1919 году, мы должны создать армию, качественно отличную по своему составу и методам ведения военных действий от любой из использованных по обе стороны фронта”. Речь шла об использовании аэропланов, танков, пулеметов и газа. К апрелю 1919 года следовало выпустить четыре тысячи танков.
Вращаясь в кругах руководителей Антанты, Черчилль восстановил престиж деятеля международного масштаба. Ллойд Джордж поручил ему ответственные миссии в межсоюзнической дипломатии. В Париже его с почестями встречает премьер-министр Франции Жорж Клемансо, который в эти тяжелые дни не изменил французской галантности: “Мы не только покажем Уинстону Черчиллю все, но я лично завтра поведу его на поле битвы и мы посетим командующих армейскими соединениями”. При этом 76-летний Клемансо, как и все окружающие, отчетливо понимал, что решается судьба войны, судьба Франции. В эти дни Париж находился под прицелом крупповских пушек.