Уинстон Черчилль

Черчилль был министром финансов пять лет. Пять раз он приносил в потертом саквояже Гладстона бюджет Англии, и каждая новая его речь казалась еще более убедительной, чем предшествующая. Дольше на посту министра финансов были лишь Уолпол, Пит, Пиль и Гладстон, каждый из которых впоследствии стал премьер-министром. Признавая талант Черчилля, далеко не все были убеждены в конце 20-х годов, что Черчилль повторит их пример. Но были и верящие в его звезду. Его парламентский секретарь Роберт Бусби писал о своем патроне в эти годы: “Сущность гения заключается в жизненной силе, плодовитости и многообразии интересов. Все это наиболее полным образом выразилось в нем. Производительность его труда колоссальна. Его бюджеты составлены искусно и превосходно представлены парламенту. Учитывая условия, в которых он вынужден работать, едва ли кто смог бы сделать все это лучше или иначе”. Даже Невилль Чемберлен написал о нем в 1928 г. следующее: “Не часто встретишь человека, обладающего подлинным гением. Уинстон именно такой человек”. Но подобные высокие оценки вовсе не означали желания элиты Британии раскрыть объятия своему своенравному гению. Имели довольно широкое хождение суждения противоположного комплиментарному характера. Именно внутриполитическое ожесточение имел в виду Черчилль, когда однажды сказал, что политика очень похожа на войну и “периодически мы тоже используем яды”.

Пятилетнее пребывание в правительстве консерваторов разбило многие внешнеполитические иллюзии Черчилля. К концу 20-х годов Черчилль окончательно приходит к выводу, что, отдельно взятая, Британия никак не может быть решающим фактором на дипломатической арене. В конце 1929 г. он пишет в газете “Сатердей ивнинг пост” серию статей под названием “Соединенные Штаты Европы”, в которых анализирует возможность создания союза теряющих свою мировую значимость государств Западной Европы. Черчилль приходит к выводу, что лишь объединение их потенциалов может позволить этим странам сохранить положение центра мирового могущества. Вставал вопрос, какие из европейских стран могли бы стать союзниками Британии?

Когда Черчилль погрузился в написание своей истории первой мировой войны, его пригласил в плавание командующий английским средиземноморским флотом. После двух встреч с Муссолини британский министр отозвался об итальянском диктаторе самым лестным образом. Черчилль стремился укрепить связи с фашистской Италией и с Германией периода веймарской республики. (Наступит время и Черчилль отзовется о Муссолини как о “свинье”, “шакале” и т.п. Но в конце 20-х годов надо всем доминировала идея союза стран европейского Запада).

Через несколько лет Черчилль начнет обвинять правительство в неподготовленности к мирному кризису. Нет ли в этом и его вины? В 1928 году Черчилль настоял на том, что в случае уверенности правительства в безопасности страны на ближайшие десять лет, оно сокращает военные усилия. Разумеется, в 1928 году на горизонте не было Гитлера, а по поводу “красной опасности” Черчилль сумел успокоиться. Позже сэр Уоррен Фишер (заместитель министра финансов) напишет: “Мы низвели себя до военной беспомощности. Разоружение в течение трех лет после войны было по-своему естественным, хотя и едва ли мудрым. Но нет прощения правительству периода 1924-1929 годов, которое довело наши вооруженные силы до скелетного костяка, в то время как так называемая Веймарская республика находилась в процессе реконструкции своей маскируемой армии в грандиозном масштабе. Эти действия британского правительства, к сожалению, послужили примером для последующих кабинетов министров”.

Противники обращения Британии к европейским союзникам предлагали крепить мощь собственной империи. Признавая важность империи, Черчилль ставил вопрос: империя для метрополии, или метрополия для империи? Характеризуя внешнеполитическую философию Черчилля этого периода, английский историк Р.Родс Джеймс пишет: “Империализм Черчилля носил по существу националистический характер. Империя была инструментом, который обеспечивал Британии мировые позиции, которых у нее в противном случае не было бы”. Черчилль, как однажды заметил Л.Эмери, смотрел на дело так: “Англия является отправной точкой и конечной целью политики. После ухода из армии в возрасте двадцати четырех лет он никогда не посещал Индии или Юго-Восточной Азии; после Бурской войны он никогда уже не возвращался в Южную Африку, он никогда не был в Австралии и Новой Зеландии… Он был активным противником имперских преференций в 1900-е годы, без всякого энтузиазма воспринял концепцию “Содружества наций” в 1920-е годы, которая привела к созданию Вестминстерского статута(укрепившего самостоятельность доминионов.-А.У.) в 1931 году, и не испытывал никакого энтузиазма в отношении кампании за “фритрейд в пределах империи”.