Уинстон Черчилль

В очередной раз столкнувшись с недопониманием и сопротивлением, Черчилль вызвал Окинлека в столицу для консультаций. Но генерал отказался ехать, сославшись на необходимость своего личного присутствия в Каире, где стремительное развитие событий не позволяет ему покинуть пункт управления. Ответ главкома вызвал ожидаемое возмущение у премьер-министра, и лишь благодаря советникам, уговорившим Черчилля не принимать скоропалительных решений, Окинлек сохранил за собой высокий пост. В Каир для переговоров были направлены Стаффорд Криппс и заместитель начальника Имперского генерального штаба генерал-лейтенант Арчибальд Най (1895–1967), с которым у премьер-министра были доверительные отношения. Черчилль надеялся, что эмиссары смогут убедить главкома перенести начало наступления на более раннюю дату. Но его надежды не оправдались, Окинлек оказался сильнее. Криппс согласился с местным командованием, что бронетанковых и воздушных сил недостаточно для масштабного наступления и начинать операцию раньше середины мая крайне рискованно, поэтому следует удовлетворить требования главкома о немедленной отправке тяжелых бомбардировщиков. Най в свою очередь подтвердил, что Окинлек прекрасно разбирается во всех вопросах, связанных с танками, и прилагает все возможные усилия для начала как можно раньше активных действий.

Опираясь на донесения Криппса и Ная, начальники штабов согласились считать 15 мая ближайшей датой начала наступления. Но за девять дней до начала операции — 6 мая, Окинлек затребовал переноса согласованной даты на месяц. Добавив при этом, что, если к 15 июня противник перебросит в Ливию итальянскую танковую дивизию «Литторио», тогда планы придется скорректировать с переносом наступления на август. Во время обсуждения новых предложений Окинлека с начальниками штабов Черчилль заявил, что «сражения не выигрываются арифметическими подсчетами сил противника». Вновь указав на важность Мальты, на которую за последние два месяца — в марте и апреле — было сброшено в два раза больше бомб, чем на Лондон во время Блица, и потеря которой обернется «серьезной катастрофой для Британской империи» и «роковой для обороны долины Нила», Окинлека призвали «атаковать противника и дать крупное сражение, если возможно, в течение мая, и чем раньше, тем лучше». Также подчеркивалось, что в Лондоне «готовы взять на себя полную ответственность за эти общие директивы, оставляя вам необходимую свободу действий в отношении их выполнения». Окинлек отказался считать последствия от потери Мальты катастрофичными ни для снабжения британских войск, которое могло осуществляться через Индийский океан, ни для нейтрализации снабжения противника. Кроме того, он сообщил, что из-за проблем со снабжением, даже начав наступление в мае, овладеть аэродромами в Западной Киренаике, возможно, не удастся раньше конца июня.

Упрямство Окинлека задело Черчилля, решившего на этот раз направить главкому «твердый приказ, которому он должен был подчиниться либо быть снятым с поста». «Мы твердо решили, что нельзя допустить падения Мальты без сражения, проведенного всей вашей армией ради ее удержания, — значилось в послании. — Поэтому мы повторяем взгляды, которые были выражены нами, с той лишь оговоркой, что самая поздняя дата вступления в бой с врагом, которую мы можем одобрить, — это та дата, которая обеспечивает отвлечение сил противника на время прохождения конвоя в период июньского новолуния». Окинлек взял продолжительную паузу, ответив через девять дней, что «намерен выполнить» переданные инструкции. Однако в этот раз противник ударил первым и вместо нападения пришлось обороняться. Причем оборона сопровождалась масштабным отступлением и серьезными потерями, в том числе капитуляцией Тобрука. Как и в случае с Сингапуром, войска Содружества наций (в основном необстрелянные южноафриканцы) численностью 35 тыс. человек оказались плененными армией, которая уступала им в живой силе. Черчилль лично приказал держать Тобрук, а также гарантировал США, что порт останется недосягаемой целью для противника. Поэтому падение Тобрука было не только обидным, но и опасным для репутации премьер-министра. Контекст омрачало и то, что информация о поражении в битве при Газале и неожиданной, позорной капитуляции Тобрука пришла во время переговоров с Рузвельтом. «Это был один из самых тяжелых ударов, который я перенес во время войны», — признавался Черчилль в мемуарах, добавляя, что «одно дело — поражение, другое — бесчестье»[363].