Уинстон Черчилль

Черчилль считал, что операция «Факел» должна стать «трамплином, а не диваном». Но трамплином куда? Через день после начала операции, выступая на традиционном обеде у лорд-мэра в Мэншн-Хаусе, британский премьер произнес ставшие впоследствии знаменитыми слова: «Я стал первым министром короля не для того, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи». Удовлетворение имперских интересов оставалось первоочередной целью британского политика. Причем империи в том виде, в каком он ее понимал. Не с заботой об Австралии и Новой Зеландии, а с сохранением Суэца и контроля за Средиземноморьем. Для этого Черчилль считал необходимым нанести следующий удар по Италии. Но этот подход требовал согласия американцев, с которыми отныне Британия двигалась в унисон. У Черчилля и Рузвельта было разное понимание империи. В то время как британский политик считал, что «британцам удалось совместить империю и свободу», для американского президента эти понятия были антонимами. В начале 1943 года пришло время двум лидерам англоязычного мира вновь встретиться и обсудить дальнейшие планы и средства их достижения[382].

Местом проведения новой конференции (кодовое название «Символ» — Symbol) стал освобожденный порт Касабланка в Марокко. На повестке дня было рассмотрение различных стратегических инициатив. Джордж Маршалл предлагал сосредоточиться на увеличении численности союзных войск на Туманном Альбионе — операция «Болеро» (Bolero

) — для последующей высадки усиленного контингента войск на побережье Северной Франции: операция «Сбор» (Roundup), преемница операции «Кузнечный молот». Главком Флота США адмирал Эрнест Кинг (1878–1956) считал, что основные ресурсы следует переводить в Тихоокеанский регион. Сторонники ведения войны на Дальнем Востоке считали разгром Японии приоритетной задачей и в качестве срочной меры настаивали на деблокировании Бирманской дороги с последующим оказанием помощи войскам Чан Кайши — операция «Анаким» (

Anakim). В то время как Маршалл хотел нанести главный удар по Германии, а Кинг — по Японии, Черчилль стремился как можно скорее вывести из игры Италию. Для чего предлагалось осуществить вторжение в Сицилию — операция «Эскимос» (Husky

). В итоге в решения конференции попали все эти планы, превратив их, как выразился американский историк Самюэль Элиот Морисон (1887–1976), в «стратегическое меню, которое союзники просто не смогли переварить»[383].

После завершения конференции для Черчилля было важно не допустить, чтобы его план оттеснили другие инициативы. И он смог настоять на своем, сфокусировав внимание Рузвельта на подготовке к «Эскимосу». Для британского премьера Касабланка стала зенитом его дипломатического влияния в годы Второй мировой. После разгрома в Сталинградской битве 6-й немецкой армии генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса (1890–1957) и вступления в войну США появились другие лидеры, за которыми стояли другая мощь и другие возможности. Неблагоприятно складывающиеся для нашего героя долговременные тенденции накладывались на неблагожелательные изменения текущих реалий. После возвращения из Северной Африки 7 февраля Черчилль почувствовал себя плохо. 16-го числа у него констатировали воспаление легких. Новости из Туниса, которые могли придать бодрости и способствовать выздоровлению, лишь усугубляли и без того тяжелое состояние премьер-министра.

Политик поправится, но понадобятся еще два с половиной месяца, прежде чем англо-американские войска одержат в Северной Африке победу. Как с пафосом заметил впоследствии наш герой: «Один континент освобожден». 10 мая исполнилось три года с тех пор, как он возглавил правительство. Оставалось решить еще множество проблем и преодолеть огромное количество препятствий, но в целом ситуация выглядела более стабильной, чем год назад. По случаю одержанной на юге победы Черчилль распорядился, чтобы по всей Англии звонили церковные колокола. За месяц до этого в парламенте обсуждался вопрос разрешить церквям созывать прихожан на службу звоном колоколов: еще летом 1940 года колокольный перезвон был запрещен и должен был использоваться исключительно с целью оповещения населения о начавшемся вторжении. Когда один из депутатов спросил премьер-министра, какая система оповещения будет использоваться, если не колокола, Черчилль со свойственным ему остроумием ответил: «Что касается меня, то я не могу отделаться от мысли, что известие о таком серьезном событии, как вторжение, обязательно просочится наружу»[384].