Уинстон Черчилль

Пока во второй половине 1941 года СССР буквально боролся за свое выживание, Черчилля волновала позиция заокеанского партнера относительно вступления в войну. В августе 1941 года в Ньюфаундленде на военно-морской базе Арджентия состоялась первая встреча Черчилля и Рузвельта. На самом деле, это была их первая встреча лишь в годы войны: они уже общались очно, в 1918 году в Лондоне. Черчилль об этом забыл, Рузвельт — нет. Британский политик тогда произвел на будущего президента нелестное впечатление. Теперь — спустя почти четверть века после первой встречи, им предстояло определить будущее взаимодействие англоязычных стран. Черчилль надеялся, что Рузвельт пригласил его совершить столь продолжительное и далекое путешествие не иначе как для сообщения давно ожидаемой новости о вступлении США в войну. Но он ошибся. Результатом встречи двух государственных мужей стала публикация Атлантической хартии, которая с ее гарантией «права всех народов избирать ту форму правления, при которой они хотят жить», заложила в будущем бомбу замедленного действия под монолит Британской империи. После возвращения с конференции Рузвельт успокоил американский народ заявлением, что встреча в Ньюфаундленде нисколько не приблизила США к войне. Черчилль был потрясен и разочарован. Последующие несколько месяцев будут отмечены похолоданием в англо-американских отношениях. Рузвельт даже не поздравил нашего героя с днем рождения. «Мы все пребываем в недоумении и тупике, не понимая, как заставить США смело включиться в войну», — признается Черчилль сыну[375]

.

Выход из тупика произошел под давлением внешних обстоятельств: Япония атаковала базу флота США в Пёрл-Харборе, а Германия объявила войну Соединенным Штатам. «Мы теперь в одной лодке», — сказал Рузвельт Черчиллю в телефонном разговоре 7 декабря, а на следующий день добавил по телеграфу — «это судно не должно и не может быть потоплено». Черчилль счел произошедшие перемены достаточно серьезным основанием, чтобы лично направиться в Вашингтон для определения формата дальнейшего взаимодействия. Поездка далась Черчиллю нелегко. В один из вечеров после заседаний ему стало плохо. Сопровождавший его личный врач Чарльз Моран констатировал сердечный приступ. По-хорошему премьер-министру требовался отдых продолжительностью не менее шести недель. Но отдыхать ему было некогда. На следующий день он уже сидел за столом переговоров, обсуждая насущные вопросы военной стратегии как ни в чем не бывало. В те дни ковалось будущее англо-американского союза и его участие требовалось как никогда[376]

.

Конференция (кодовое название «Аркадия») продемонстрировала, что США не готовы к изменившимся обстоятельствам. «Они не имеют ни малейшего представления о том, что значит война», — сокрушался Дилл после первых совещаний Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании[377]. Также совместные заседания показали, что союзников объединяет общая цель, но не средства ее достижения. В то время как британцы были едины в своей позиции, считая, что главный театр военных действий находится в Северной Африке и на Среднем Востоке, американцы придерживались разных взглядов. Одни смотрели в сторону высадки в Северной Франции, другие — на Дальний Восток. Воспользовавшись неопытностью союзников в понимании суровых реалий современной войны, Черчилль смог убедить президента и его помощников, что главный враг, против которого необходимо направить все силы, Германия, а точкой приложения общих усилий должно стать Средиземноморье. Для Черчилля это была важная дипломатическая победа. Его визит вообще прошел успешно. Он также посетил Канаду, где во время выступления в местном парламенте с аллюзией на предостережение Вейгана, что немцы свернут Британии шею, как цыпленку, произнес знаменитую фразу: «Тот еще цыпленок! Та еще шея!» После выступления фотограф Юсуф Карш хотел запечатлеть на память образ сражающегося премьера. Попыхивающий большой сигарой Черчилль, довольный тем, как его приняли канадские парламентарии, пребывал в благодушном настроении, противоречащем замыслу фотографа. Подойдя к Черчиллю, Карш выдернул сигару из его рта. Подобной наглости британский политик не ожидал, тут же приняв стойку и бросив на фотографа бульдожий взгляд. Удачный кадр был пойман, став самым знаменитым изображением британского политика. Когда наш герой успокоился, фотограф сделал еще несколько снимков гостя с Макензи Кингом, а также портрет улыбающегося Черчилля. После кратковременного отдыха во Флориде, где Черчилль плавал в Тихом океане и едва не избежал свидания с акулой (кто-то сказал, что это была голубая акула, на что он заметил: «Быть съеденным голубой акулой так же неприятно, как и любой другой»), британский премьер вернулся в Англию. Обратный путь он преодолел на самолете, совершив первый в своей жизни трансатлантический перелет, чудом не попав под огонь немецких зенитных орудий в районе Бреста.