Уинстон Черчилль

Результатом этих рассуждений стал не столько ответ на поставленные вопросы, сколько заложение основы для последующего мифа о Черчилле-супергерое — решительном, волевом, бесстрашном, непоколебимом, прозорливом государственном деятеле, который смог не только одним из первых разглядеть опасность на заре ее появления, но и, подвергаясь хуле и остракизму, публично заявить о своей точке зрения и не изменить своих взглядов под общественным прессингом. В западной политической культуре имя Черчилля стало синонимом самоотверженной борьбы, а аллюзии на его поведение — частым атрибутом внешнеполитических выступлений и подходов, связанных с выходом из кризиса и демонстрацией решительной политики. Примечательно, что сам Черчилль прекрасно отдавал себе отчет, что речь идет именно о мифе, который не следует считать руководством к действию, и сам он в своей политике, в том числе во время холодной войны, демонстрировал гибкий подход с предпочтением компромиссного сотрудничества непримиримому противостоянию.

Мифотворчество продолжилось во втором томе — «Их звездный час», который вышел в США в конце марта 1949 года, а в Британии и доминионах — в конце июня. Описывая судьбоносные для страны восемь месяцев 1940 года, Черчилль эффектно и убедительно показал свою стойкость и мудрость, когда им было принято решение не отступать перед угрозой превосходящих сил противника и продолжать борьбу за суверенитет. До этого наш герой был знаменит своими мотивирующими выступлениями. В новом томе читатели увидели Черчилля-организатора, глубоко погруженного во все проблемы, контролировавшего все процессы, державшего своими письменными указаниями в тонусе весь аппарат управления войной. Они увидели лидера, который привел страну к победе в Битве за Британию, который принимал жесткие, спорные, но как потом оказалось дальновидные и правильные решения. Повествование привело к тому, что ручейки хвалебных упоминаний отдельных решений нашего героя быстро объединились в бурный поток панегирика его общей деятельности на посту премьер-министра. «Был ли или нет 1940 год чьим-то звездным часом, определенно одно — это был звездный час Черчилля», — констатировал незадолго до своей кончины Джордж Оруэлл (1903–1950). Даже в критических упоминаниях отныне потомок герцога Мальборо представал исполином. «Из всех наших премьер-министров Черчилль был самым безумным, самым эгоистичным, но в то же время и самым великим», — заявил лейборист Вудро Уайатт (1918–1997) после прочтения второго тома[445]

.

Так начал создаваться миф о великом спасителе Королевства и империи Уинстоне Спенсере Черчилле. И в создании этого мифа большую роль сыграл не столько 1940-й, сколько 1949 год, когда весь мир, познакомившись с версией Черчилля, осознал, с насколько великим человеком им повезло жить в одну эпоху. В этом отношении британский автор наследовал великому Иоганну Вольфгангу Гёте (1749–1832), который одним из первых продемонстрировал единство творчества и жизни. До автора «Фауста» считалось, что одно пожирает другое: либо творчество обкрадывает и обедняет жизнь, либо, наоборот, насыщенная, разноликая, яркая жизнь не дает места и времени для развития творческого начала. Гёте доказал, что неординарная жизнь может и должна проходить эстетическую объективизацию в форме художественного произведения. В этом отношении жизнь становится творчеством, приобретая статус личностного проекта, реализуемого самим индивидуумом. Черчилль наследовал этой традиции. Начиная с первых произведений о колониальных войнах 1890-х годов, он выстраивал свою жизнь как произведение искусства и с вдохновением рассказывал о ней публике. Для Черчилля его жизнь и была произведением искусства, которое он создавал мыслью и делом. И «Вторая мировая война», особенно второй том, сыграла в этом личном жизнетворчестве особую роль, породив волну мифотворческих настроений и определив мнение о Черчилле на следующие десятилетия.