Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Нельзя отрицать и того факта, что Черчилль не только боролся против реформ, но и сам являлся инициатором и воплотителем в жизнь многих нововведений. С одной стороны, подобная дихотомия объясняется сложностью и противоречивостью человеческой натуры. С другой — порой даже в реформах британского политика отчетливо давала о себе знать консервативная составляющая, которая присутствовала не на уровне реализации, а на уровне постановки целей. В некоторых случаях изменения предлагались для того, чтобы предотвратить более масштабные перемены. Так, например, стало с социальными проектами в начале XX века, когда предложения молодого и активного члена Либеральной партии Уинстона Черчилля были направлены не только на улучшение жизни обычных граждан, но и на решение давно назревших проблем мягким путем, избегая революционных методов, к которым могли прибегнуть социалисты.

Эффективность способа лечить подобное подобным Черчилль понял еще в начале своей карьеры. По мере плавания в бурных водах политики, которое сопровождали как успех запланированных свершений, так и неудачи опрометчивых решений, он стал все больше склоняться к мысли, что изменения, особенно резкие и кардинальные, слишком дорого обходятся человечеству. По его мнению, это было связано с ограниченностью человека и его неспособностью просчитать все варианты, учесть все условия, разобраться во всех взаимосвязях, проникнуть во все хитросплетения мироздания. Человек ослеплен своими желаниями, а окружающий мир для него является не более чем туманом совокупной неопределенности. Каждый жест, каждое решение, каждый поступок вызывают отклик во внешней среде, и инициатор действия не в состоянии ни предугадывать, ни управлять ими. «По мере того как история движется вперед по странным и непредсказуемым тропам, мы имеем мало возможностей контролировать будущее и совершенно не в состоянии контролировать прошлое», — констатирует Черчилль[402]

.

И что тогда остается? В январе 1952 года во время своего путешествия по Северной Америке британский премьер встретился в Оттаве с фельдмаршалом[164] Джеральдом Темплером (1898–1979). В диалоге с ним он неожиданно произнес: «Просите власть, продолжайте просить власть, а когда получите власть — никогда ее не используйте»[403]

. На самом деле власть можно и нужно использовать. Только не для изменения мира, а для совершенствования человека, не для построения нового будущего, а для заботы о наследии прошлого. «Мы не в силах изменить прошлое, но мы привязаны к нему, и мы можем извлечь из него уроки, которые пригодятся в будущем», — убеждал Черчилль. «Сегодня мы находимся не в том положении, чтобы сказать: „прошлое есть прошлое“. Сказав так, мы откажемся от нашего будущего», — заметил он. Развивая свою мысль через некоторое время, он подчеркнет, что «если мы развяжем войну между прошлым и настоящим, то обнаружим, что лишились будущего»[404].

Почему прошлое так важно? Потому что оно определило настоящее и содержит ключи к пониманию будущего[405]

. «Любая мудрость не нова», — неоднократно говорил Черчилль в 1930-1940-е годы[406]. Все повторяется. «Почти все важнейшие решения, которые вынужден принимать современный мир, уже принимались в средневековом обществе», — констатирует он в первом томе своей «Истории». Это иллюзия, что современный человек отделен от минувших событий «долгими веками», — на самом деле «труды и взгляды объединяют нас с воинами и государственными деятелями прошлого, как будто мы читаем об их поступках и словах в утренней газете». Поэтому очень важно постигать и изучать историю: «Знать об испытаниях и борьбе своего народа необходимо каждому, кто хочет понимать те проблемы, опасности, вызовы и возможности, с которыми мы сталкиваемся сегодня»[407]

.

Придавая огромное значение прошлому, Черчилль не только признавал важность изучения отдельных исторических событий, но и отмечал ключевую роль мифов. Особенно наглядно его уважительное отношение к мифам, легендам и преданиям проявилось в работе над тетралогией. «Во времена кризиса мифы приобретают историческое значение», — скажет он Биллу Дикину[408]. В ходе написания первого тома у него возник спор с помощником относительно одной легенды об Альфреде Великом. Согласно преданию, которое впервые появилось в книге епископа Ассера (? — 908/909) «Жизнь короля Альфреда», во время одного из походов король инкогнито нашел приют у пастуха. Пока он готовил лук, стрелы и другое оружие, разместившись около огня, супруга пастуха решила испечь хлеб. Увлекшись по хозяйству, крестьянка обнаружила, что хлеб подгорает. Она бросилась к огню, выговаривая «неустрашимому королю»: «Эй, почему вы не перевернули лепешки, когда увидели, что они горят?»[409].