Со стороны военных тоже были претензии к подходам и методам премьер-министра. «Уинстон всегда ждет, что из пустой шляпы появится кролик», – возмущался главком на Среднем Востоке генерал Арчибальд Уэйвелл (1883–1950). Понимая, что предложения Черчилля не учитывают ресурсные, временные, логистические и тактические ограничения, военные иерархи считали участие премьер-министра в планировании и управлении операциями опасным, а свою основную миссию видели в том, чтобы сдерживать активность главы правительства. «Большая часть моей жизни, – признавался генерал Джон Дилл, – тратится не на свершение мной умных поступков, а на предотвращение глупостей со стороны других». «Я не уверен, может именно Уинстон и является величайшей угрозой», – отмечал Дилл, констатируя, что премьер-министр «полон идей, многие из которых замечательны, но большинство – непрактичны». «Он обладает такой напористостью и индивидуальностью, что, похоже, ему никто не способен противостоять», – констатировал генерал. Своему преемнику на посту начальника Имперского генерального штаба – Алану Бруку (1883–1963) – он скажет: «Я иногда задаюсь вопросом, где бы мы оказались, если бы Уинстон мог беспрепятственно делать все что захочет». Брук полностью разделял мнение Дилла, считая, что «Уинстон никогда не был хорош в осознании всех сложностей и последствий тех направлений действий, которым он благоволил; он просто не обращал на них внимания». В то время как премьер-министр Южно-Африканского Союза фельдмаршал Ян Смэтс (1870–1950) заявлял, что «Уинстон незаменим, потому что у него есть идеи», Брук, напротив, считал такое обилие идей недостатком, замечая, что в голове его босса рождается «ежедневно десять идей, из которых только одна хорошая, но сам Уинстон не знает какая именно». Также он возмущался «импульсивной натурой» и манерой Черчилля принимать решения, следуя интуиции вместо логики. «Одному Богу известно, куда он нас заведет!» – восклицал начальник Имперского генерального штаба. Так же, как и его предшественник, Брук считал, что его «главная забота остановить Уинстона от суетливых действий». Аналогично вели себя и другие начальники штабов. «Самым большим достижением» начальника Штаба ВВС, по мнению коллег, «были его споры с Черчиллем по вопросам стратегии и способам ведения войны». Много энергии в этом направлении приходилось тратить и начальнику Военно-морского штаба. По сути, военным экспертам, тесно работавшим с Черчиллем, приходилось сражаться одновременно на двух фронтах: с противником – на просторах необъятной Британской империи и с премьер-министром – часами выслушивая и оспаривая его бесконечные идеи атаковать здесь, там и везде, известные в близком кругу по поздним часам обсуждений как «полуночные прихоти»{300}
.Приведенные высказывания военных не следует воспринимать буквально. Большинство из них появлялись под влиянием момента после очередного спора или утомительного обсуждения. Тот же Брук, дневники которого переполнены гневными тирадами в адрес премьер-министра, заявлявший, что Черчилль является «самым тяжелым человеком, с которым ему приходилось работать», признавался, что «ни за что на свете не упустил бы возможности работать с ним». Когда выйдут в свет его дневники, он направит один экземпляр Черчиллю со следующей дарственной надписью: «Возможность служить вам была величайшей честью, дарованной мне судьбой». Схожие признания можно найти и у других начальников штабов. Например, адмирал Каннингем, потративший много нервов и сил на споры с Черчиллем, писал впоследствии, что он «никогда, ни на секунду не терял глубочайшего восхищения этим самым замечательным и храбрым англичанином, который благодаря своей энергии, упрямству и исключительной силе характера повел Британию и ее народ»{301}
. Аналогично не следует делать долгоиграющих выводов о нетерпимости и неуважении Черчилля по отношению к военным. Он был искренен в выражении недовольства и порой принимал жесткие кадровые решения, но старался не становиться жертвой эмоций или личных антипатий. И то, что тот же Брук, который постоянно его сдерживал и часто критиковал, прослужил с ним до конца войны, не простая случайность. Они могли спорить и даже ругаться, но сохраняя взаимное уважение к друг другу, преодолевали разногласия и подчиняли личные позиции верховенству общей цели.