Уинстон Черчилль. Последний титан

Шестнадцатого июня во Франции сменился премьер-министр. Вместо профессионального политика Поля Рейно правительство возглавил герой Первой мировой войны, сторонник капитуляции маршал Франции Филипп Петен, первым же делом затребовавший перемирия. Договор был подписан 22-го числа в декорациях Первой мировой войны: в том же самом вагоне, в том же самом Компьенском лесу, что и перемирие 11 ноября 1918 года. Только теперь Германия принимала капитуляцию бывших победителей. Предчувствуя поражение Франции, 10 июня на стороне Германии в войну вступила фашистская Италия. Теперь после нового Компьенского перемирия Великобритания осталась один на один с германо-итальянским блоком. И Черчиллю теперь предстояло ответить на вопрос, что делать дальше – пойти по пути бывшего союзника или продолжить борьбу в одиночестве с превосходящими силами противника. Обсуждение этого вопроса началось еще во время эвакуации из Дюнкерка. В течение трех дней 26–28 мая Военный кабинет собирался для поиска ответа девять раз. Столь большое количество заседаний указывало на неустойчивое положение премьер-министра, которому не хватало политического веса убедить коллег в своей точке зрения. Черчилль учел неудачный опыт председательства в Военном координационном комитете, спрятав командирский тон во внутренний карман пиджака. Теперь ему действительно пришлось убеждать, взвешивая каждое слово и пряча мысли за эвфемизмами. Главным его оппонентом был лорд Галифакс, выступавший не столько за капитуляцию, сколько за привлечение Италии (в надежде сохранить ее нейтральность) в качестве посредника в возможных переговорах с Германией. Черчилль был против подобных обсуждений, заявляя, что «нации, которые шли ко дну в результате борьбы, восстанавливались, в то время как со сдававшимися без боя было покончено». Понижая градус дискуссии, Черчилль сделал несколько реверансов в сторону Галифакса, не отвергая окончательно идею с переговорами. Например, «если мы продолжим борьбу и потерпим поражение, мы получим условия не хуже тех, которые можем получить сейчас». Но заседания все равно проходили в напряженной и взрывоопасной обстановке. Галифакс даже собирался подать в отставку, и Черчиллю пришлось уединиться с ним на примирительный разговор в саду Даунинг-стрит. Премьер-министра поддерживали лейбористы – Эттли и Гринвуд. Решающим было мнение Чемберлена, который осторожничал и колебался, а на восьмом заседании встал на сторону Галифакса, не увидев ничего критичного в том, чтобы дать понять Германии о готовности Британии «рассмотреть приемлемые условия». После этого, чувствуя, что он теряет контроль над дискуссией и Военным кабинетом, Черчилль собрал в своем офисе в Палате общин порядка двадцати младших министров, не знавших о наметившемся расколе. Он выступил перед ними с вдохновенной речью, которая завершалась следующими словами: «Если долгая история нашего Острова подошла к концу, пусть это произойдет, когда каждый из нас будет лежать на земле, захлебываясь собственной кровью». В ответ последовала ожидаемая реакция абсолютной поддержки, которая дала Черчиллю неоспоримый козырь на следующем заседании Военного кабинета. При таком раскладе Чемберлен спасовал, а Галифакс отступил{316}

.

В тот день – 28 мая – Черчилль одержал свою первую победу, но война продолжалась. Продолжилось и давление в пользу перемирия. К мирному урегулированию призвал Ватикан, а также влиятельные нейтралы. Георг VI получил личное обращение от короля Швеции Густава V (1858–1950), предложившего встретиться и «обсудить возможность заключения мира». Недовольные политикой Черчилля имелись и в самой Англии: аристократы, бизнесмены, политики. Причем среди последних были не только влиятельные персоны настоящего, но и ведущие политики прошлого, например, Ллойд Джордж, который считал, что «правительство должно принимать во внимание любые мирные предложения», а также звезды политического небосклона будущего, например, председатель Совета по образованию консерватор Ричард Остин Батлер (1902–1982), не исключавший компромиссного мира{317}

.