Продолжение «Второй мировой войны» вышло в апреле (США) и в июле (Содружество наций) 1950 года. Третий том, посвященный событиям 1941 года, получил название «Великий альянс» с аллюзией на Великий альянс, образованный в 1689 году после присоединения Великобритании к Аугсбургской лиге – военному оборонительному союзу против Людовика XIV. Описание военных событий подошло к моменту, когда к борьбе с державами «оси» сначала присоединился СССР, затем – США. Более того, начиная с 22 июня 1941 года большая часть сухопутных сражений Второй мировой войны пришлась на Великую Отечественную войну. И в публичных заявлениях, и в частных беседах Черчилль неоднократно признавал в годы войны, что «кроме русской армии не было такой силы, которая могла бы переломить хребет гитлеровской военной машине» и «именно русская армия сделала основную работу, выпустив кишки немецкой армии»{406}
. Но в отличие от «Мирового кризиса», в котором была предпринята попытка дать полное описание всего военного конфликта с посвящением событиям на Восточном фронте даже отдельного тома, на этот раз Черчилль решил принести объективность в угоду изложению собственных взглядов на войну. Отчасти это объяснялось эпохой, в которой создавалось новое произведение, отчасти – первоначальным замыслом автора с акцентом на жизнетворчество, отчасти – нехваткой времени и сил на более масштабное и глубокое описание. В результате борьбе Советского Союза уделено оскорбительно мало места в третьем и последующих томах гексалогии. Например, в четвертом томе на тысячу страниц текста Сталинградской битве посвящено всего пять страниц, да и то одна отдана под карты.Помимо перекоса в изложении фактов, начиная с третьего тома, изменился также стиль изложения. События первых двух томов были достаточно просты с точки зрения обоснования правильности выбранной модели поведения, будь то осуждение политики умиротворения в 1930-х или готовность сражаться до конца в 1940-м. Предлагая читателям черно-белую картину, Черчилль ставил себя в положение, в котором, как писал В. С. Высоцкий, «мне выбора по счастью не дано». У него был только один путь, и этот путь был славным. Но после вступления союзников в войну и расширения пространства альтернатив место героического мифотворчества заняла навязчивая апология с подробным объяснением и ссылками на документы, почему был реализован именно этот вариант, принято именно это решение, выбрана именно эта альтернатива. Изменение стиля усилило разбалансировку изложения с акцентом на определенные эпизоды и факты с принижением остальных. Также произведение лишилось многомерности и глубины. Вместо привычных контрфактуальных приемов с излюбленными рассуждениями типа «что, если…» повествование превратилось в хорошо знакомое шоссе без сюрпризов и неопределенностей, скрываемых за поворотами будущего. И это выходило из-под пера такого последователя стратегического оппортунизма, как Черчилль, который, как никто, знал цену случая и ошибочность долговременных прогнозов.
Четвертый том – «Поворот судьбы», который был опубликован в США в ноябре 1950 года, а в Британии и доминионах – в августе 1951-го, стал самым большим в гексалогии[41]
. Работа над ним далась тяжело, что вызвало у автора даже ироничное замечание: «Четвертый том еще больше тиран, чем Эттли»{407}. Издатели настаивали сократить объемы цитирования официальных бумаг и постараться изложить приводимые документы своими словами. Но автор упирался, объясняя, что «историческое значение» каждой цитируемой им государственной бумаги «во много раз превосходит любой текст, который может быть написан» после завершения событий. В архиве сохранился черновик одного из ответов издателям, где он признает, что «не может соревноваться в личных воспоминаниях с капитаном Батчером» и не может в нынешних обстоятельствах «написать историю мировой войны в стиле Гиббона или Маколея»{408}. В итоге благодаря Ривзу, который смог примирить враждующие стороны, а также помощи Дикина и Келли текст был переработан до удовлетворяющего всех состояния.