Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

В истории было много личностей, в том числе и выдающихся, которые сделали себе имя и продвинулись к своим целям через «поклоны» и «унижения». Черчилль был не в их числе, но и он хорошо знал цену подобным, не самым привлекательным, но в некоторых случаях необходимым поведенческим моделям[1048]. Только и здесь есть свои нюансы. Все имеет свою цену, и слишком долго используя одно средство, со временем попадаешь от него в зависимость, превращаясь из его господина в его раба. Так и Мальборо, с его стремлением к поиску компромиссов, срединной линии и удовлетворению всех заинтересованных сторон, в конце жизни стал мягкотел. «Он столько приобрел, проявляя частое терпение, что в итоге лишился бунтарства, — констатировал Черчилль. — Ему приходилось столь часто управлять несовместимыми и антагонистичными силами, приводя их через бесконечные трудности и опасности к безопасному и успешному решению, что работать слаженно стало для него важнее, чем работать правильно»

[1049].

Пытаясь разобраться в мотивах своего предка, изучая его военные кампании и перипетии общения с современниками, Черчилль словно вступал с ним в особую ментальную связь, поддерживаемую силой воображения, прилежания и анализа первоисточников. Аналогичные эмоции он испытывал тридцать лет назад, когда трудился над биографией отца. Но с того времени многое изменилось. Произошло много одновременно страшных и великих событий. Изменился и сам автор, открыв для себя новые области знаний и переживаний, которые ранее были ему неведомы. Например, если в начале века, воскрешая перед читателями образ лорда Рандольфа, он акцентировался на мятежных чертах амбициозного государственного деятеля, борца и защитника курса демократического торизма, то в работе над биографией «герцога Джона» ему были интересны не только его политические, дипломатические и военные успехи. Ему была интересна его личность, раскрывавшаяся как в общении с соратниками и противниками, так и с близкими людьми.

К моменту выхода первого тома Черчилль сам уже четверть века состоял в браке и приходился отцом пятерым детям, четверо из которых здравствовали, и их надо было поднимать на ноги. Поэтому приятным откровением для него стало, когда во время работы над вторым томом он увидел другую, скрытую от общественности сторону своего великославного предка. «Помимо стремления реализовать свой талант полководца, он был счастлив в семейной жизни, заботился об обеспечении финансовой стабильности и строительстве дома, — делился Черчилль со своими друзьями. — Во втором томе нет ничего более удивительного, чем его постоянно повторяющееся желание оставить командование и выйти в отставку. Размышления об этом содержатся в его письмах к Саре. Он и подумать не мог, что они будут обнародованы, большинство из них не видели дневного света больше двух веков»[1050].

Человеку не дано путешествовать во времени. По крайней мере, пока он не научится разгонять себя до скорости, близкой к скорости света. Но так ли нужна машина времени, когда каждый из нас может отправиться в прошлое, изучая документы ушедших эпох. Прошлое — удивительная субстанция. Стоя на берегу современности и устремляя свой взор к былым временам, каждый увидит что-то свое, но скорее всего это будет отражение нынешних событий. Не потому ли человечество так манит былое, что в нем оно видит преломление окружающих характеров и поступков, а также находит ответы на вопросы, волнующие в настоящий момент.

Исходя из количества и характера проблем, с которыми приходилось сталкиваться Черчиллю, его беспокоило много вопросов. «Наступает время великих проблем», — напишет он в 1935 году[1051]

. Работа над «Мальборо» предоставляла ему уникальную возможность проанализировать современные проблемы с позиции их исторических аналогов XVIII столетия. «Просто удивительно, насколько современны военные концепции Мальборо», — восторженно сообщал он бригадному генералу Дж. Эдмондсу в начале января 1934 года[1052]. Черчилль слишком хорошо знал и сильно любил историю, чтобы отказать себе в удовольствии провести аналогию.

Бросив взгляд на историческую гладь, он увидел в отражениях персонажей XVII-XVIII веков фигуры собственной эпохи. Взять, например, Роберта Харли, 1-го графа Оксфорда (1661–1724). В 1698 году он стал лидером тори в палате общин. Быстро освоив парламентские процедуры, он уже в 1701 году был избран спикером палаты. Скромный в речах и амбициозный в помыслах, он находил язык с представителями разных партий и выстраивал отношения с королевой Анной, уверенными шагами карабкаясь по скользкой лестнице власти наверх. Несмотря на свои стремления, он был и оставался «середнячком». Он представлял собой «умеренность» в ее «наиболее изысканной и эффективной форме». Он был «олицетворением здравого смысла». Он никогда не шел напролом, предпочитая «темные проулки» и «потаенные двери». Он «улавливал малейшие движения палаты общин», а в политических взглядах был «убежденным пацифистом и сторонником разоружения»[1053]. Ну чем не Болдуин![1054]