Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Последнее обстоятельство имело особое значение. По мнению Черчилля, знаменитый полководец не уступал и даже превосходил по своим военным талантам своего главного противника Людовика XIV, а также Наполеона. Разве он не одержал победу во всех сражениях? Да, он всегда добивался успеха. Но только на поле боя. Там, где речь шла о воспевании своих подвигов, он терпел поражение. Знаменитый полководец, считавший, что «честный человек должен быть оправдан своими собственными действиями, а не пером писателя»[1017], а также настаивающий, что «прошлое есть прошлое и его следует предать тишине»[1018], не оставил ни воспоминаний, ни мемуаров, ни дневников о своей насыщенной, противоречивой, часто обсуждаемой и не всегда с лестных позиций преподносимой жизни. Его «жизнь известна только благодаря поступкам»[1019]. Но Черчилль сумел не только преодолеть это ограничение. Он смог извлечь из него важный урок. В нобелевской лекции, посвященной присуждению Черчиллю известной премии, член Шведской академии Сигфрид Сивертс (1882–1970) привел цитату из первого тома «Мальборо»: «Произносить слова легко, и их много, в то время как великие поступки трудны и редки»

[1020]. Произносить слова действительно легче, чем совершать великие деяния. Но британский политик давно понял, что без вовремя произнесенных слов даже самые великие достижения могут испариться в тумане времени. Либо еще хуже — исказиться в кривом зеркале враждебно настроенных хулителей.

В одной из работ — она была издана всего на два года раньше первого тома «Мальборо» — Карл Ясперс пришел к выводу, что неотъемлемой чертой современного общества является пресса: «Без прессы мир жить не может». Но что представляет собой пресса? «Чтобы жить, пресса должна все больше переходить на службу политических и экономических сил, — констатировал немецкий философ. — Под руководством этих сил она обучается искусству сознательной лжи и пропаганды»[1021]. Не меньшим, а, по мнению Черчилля, даже большим влиянием пресса обладала в XVIII столетии. Помимо «официальной» London Gazette существовали «скучные и полуофициальные» Daily Courant и Postman,

настроенные в пользу вигов Review, Observator, The Flying Post, якобитская The Post Boy и пропитанная радикальным торизмом Mercurius Politicus. В условиях пугающего разнообразия изданий, а также неизменной потребности в горячих новостях, громких заявлениях и запоминающихся оценках «каждое написанное в газетах слово проглатывалось и усваивалось, поддерживая предрассудки и страсти недалеких, предубежденных умов»

[1022].

Уже в те дни информация текла бурной рекой, увлекая многих неугодных в свой круговорот. Но это был не только неуправляемый поток. Нередко влиятельные общественные фигуры нанимали авторов для сознательной дискредитации нежелательных оппонентов[1023], а пресса представляла собой «отравленный кинжал в руках талантливого и нечистоплотного магната»[1024]. Мальборо также не брезговал обращаться к услугам акул пера. Например, незадолго до битвы при Рамильи он позаботился о том, чтобы его точка зрения появилась в Postman[1025]

. Но обычно вместо апологии он являл собой один из излюбленных объектов для критики. «Голословные заявления, слухи и поклепы преследовали его», — замечает Черчилль[1026]. Причем свои стрелы в него направляли как безымянные авторы, так и общепризнанные мастера слова: Даниель Дефо (1660–1731) и Джонатан Свифт (1667–1745).

Мальборо был на удивление безыскусен в управлении собственном образом. Уступал он в этом отношении и своему многолетнему противнику, «королю-солнцу», любое достижение которого «увековечивалось во французской поэзии, шпалерах, картинах и гравюрах»[1027]. Всякий раз, отправляясь на войну, король брал с собой множество художников, поэтов и историков, фиксирующих для потомков каждый его шаг, возвеличивающих каждый его жест, восхваляющих каждое его решение. Сравнивая разные подходы, Черчилль назовет поведение Мальборо «жалким контрастом по сравнению со стилем великого монарха»: «никаких любовниц, никаких актеров, никаких поэтов, никаких живописцев, даже историкам, и тем не было места в его свите, только капеллан»[1028].