Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Когда разразилась Первая мировая война, Морли исполнилось семьдесят пять лет. Это был человек с огромным опытом, но опытом, мало подходившим для новых реалий. Черчилль в тот момент занимал пост военно-морского министра. Он лично наблюдал, как устаревали взгляды этого видного государственного деятеля, и понимал, насколько тяжелым для Морли было осознание происходящего. «Понять новый масштаб насилия в современном мире» было выше его сил. «Именно благодаря моей тесной близости и дружбе с ним я могу свидетельствовать, какое ужасное влияние мировая война оказала на это воплощение Викторианской эпохи и гладстоновских традиций, — вспоминает Черчилль. — Я обнаружил, что он жил в мире, который стоял далеко в стороне от жестокой реальности»[1713].

Морли не стал спорить с безысходностью и подал в отставку. По мнению Черчилля, он поступил правильно, лишний раз подтвердив мысль, что важно не только вовремя появиться на публичной сцене, но и вовремя ее покинуть. Подобное решение «было лучшим для Морли, для его репутации, для исторических концепций, воплощением которых он являлся». Куда печальнее было бы, «если бы он продемонстрировал свою беспомощность и поднял бессильную руку в знак протеста против наступающего потопа»[1714]

.

Помимо смены эпох, эссе сборника объединяют и другие темы. Одну из них косвенно определил профессор Джонатан Роуз, который считал, что все «великие современники» Черчилля — актеры[1715].

Слова Роуза не лишены оснований. Умение управлять эмоциями, а также лицедейство (в понимании игры на сцене) свойственны многим неординарным личностям, и Черчилль в этом отношении не исключение[1716]

. Он признавал важность этих умений и культивировал их в себе, а также наблюдал за тем, как их использовали выдающиеся фигуры прошлого. В биографии своего предка он отмечал, что «Мальборо был не только хорошим генералом, но и превосходным актером»[1717]. На актерскую составляющую великих людей он периодически указывает и в своем сборнике. Взять, к примеру, описание Джона Морли. «В его риторике было что-то такое, что приковывало внимание. Он любил театральные жесты, любил подбирать слова»[1718]

. Или Лоуренса Аравийского, который в своих «Двадцати семи статьях» писал, что ношение арабского платья сопряжено с определенными опасностями: «Играя свою роль днем и ночью в течение ряда месяцев, не зная отдыха и с большим риском, вы будете чувствовать себя, как актер в чужом театре»[1719]. Или Баден-Пауэлла, с которым Черчилль встретился впервые еще в годы своей службы в армии. Будущий основатель скаутского движения разыгрывал перед сослуживцами спектакль. Черчилль был поражен «высоким качеством исполнения», считая, что оно «могло бы занять достойное место на сцене любого мюзик-холла». Когда он поинтересовался, кто исполняет главную роль, ему ответили: «Да это же Баден-Пауэлл. Изумительный человек! Имеет огромный послужной список. Полагают, что у него отличные карьерные перспективы, но представьте себе старшего офицера, который так задирает ноги перед толпой молодых субалтернов»[1720]

.

Упоминания о сцене, игре, нарядах героев мелким, но ярким бисером разбросаны по всему тексту «Великих современников». Близость к актерской профессии действительно могла бы выступить в качестве основной связующей нити. Но есть и еще одно качество, которое объединяет рассмотренные персоналии. И это качество гораздо важнее, чем любовь к сцене, наслаждение от софитов и жажда публичности. Автор неслучайно после обсуждений с Баттервортсом остановился на названии «Великие современники». Каждый из героев, даже те, рассказ о ком в итоге не вошел в сборник, как, например, эссе про Рокфеллера, не просто проявляет величие, но и обладает властью над людьми, а в какой-то мере — властью над событиями.

Власть — вот та субстанция, которая больше всего привлекала Черчилля. За годы своей многолетней политической деятельности и руководства многочисленными ведомствами он научился аккумулировать власть для претворения своих решений в жизнь и достижения запоминающихся результатов. Будучи одновременно человеком действия и человеком мысли, Черчилль не просто превратил власть в главное орудие своей деятельности. Он пытался понять власть: какие формы она может принимать, к каким разрушительным последствиям при неумелом обращении может привести, какие ограничения имеет и каким образом ее можно использовать наиболее эффективно. Биографии выдающихся современников представляли великолепный материал для поиска ответов на все перечисленные вопросы.